Обострившаяся в процессе противостояния по делу «Данилофф — Захаров» война разведок Москвы и Вашингтона перешла в новую стадию и стала развиваться дипломатическим путем. 17 сентября Соединенные Штаты потребовали немедленного отъезда 25 советских дипломатов из представительства СССР при ООН, которые, как утверждала администрация Рейгана, были разведчиками. 19 октября Москва в порядке ответных мер выдворила пять американских дипломатов. Взаимные выдворения и объявления шпионов персона нон грата быстро превратились в то, что в ЦРУ получило название «войны PNG»[45]. К концу октября 55 советских дипломатов были выдворены из Вашингтона. Поскольку количество агентов ЦРУ в Москве было значительно меньше числа работников КГБ в Вашингтоне, Нью-Йорке и Сан-Франциско, Советам трудно было ответить тем же.

Однако в конце концов они ответили тем, что отозвали 260 советских работников американского посольства в Москве, которые занимались уборкой, приготовлением пищи и другими повседневными делами. Это был очень впечатляющий шаг КГБ, практически парализовавший работу посольства. И хотя американцы знали, что местные работники служат информаторами КГБ, они все же полагались на помощь русской прислуги в преодолении кошмарных препон московской бюрократии. Она обеспечивала функционирование посольства.

Взаимные выдворения резко сократили возможности московской резидентуры ЦРУ в плане оперативной работы. После отъезда Мюрата Натырбова Гербер попросил Джека Даунинга отправиться в Москву в качестве нового резидента. Даунинг был там заместителем резидента в конце 70-х годов и работал с «Трайгоном». Гербер хотел, чтобы резидентуру возглавил опытный человек, который мог бы восполнить потери 1985 года. Даунинг уже был резидентом ЦРУ в Пекине и теперь становился первым в истории ЦРУ, кто руководил бы операциями в двух столицах мирового коммунизма.

Война «PNG» заставила задержать выезд Даунинга к новому месту службы; ЦРУ не хотело, чтобы он попал под очередное выдворение. После нескольких месяцев наблюдения за этой битвой из штаб-квартиры Даунинг наконец в ноябре выехал в Москву и обнаружил там, что отзыв советского персонала практически парализовал работу посольства. И вскоре Даунинг был вынужден мыть автомобиль посла и заниматься другой подобной работой, а не операциями против КГБ. После разгрома всей агентурной сети резиденту ничего не оставалось делать, как быть у посла на побегушках. Московская резидентура ЦРУ была выведена из игры.

В кулуарах ПГУ все были согласны, что шеф разведки Владимир Крючков за последние несколько месяцев «подрос»: он стал смелее и приобрел какое-то новое чувство уверенности. Было также немало слухов о его отношениях с новым генсеком Михаилом Горбачёвым. Тусклый в последние годы начальник ПГУ обрел в глазах некоторых некую новую силу.

Признаки новой оперативной энергии Крючкова стали проявляться в малозаметных, но важных делах. Все годы, пока Аксиленко занимался работой по американцам, он знал, что в КГБ было одно простое правило «большого пальца». Если ЦРУ или ФБР проверило твоего агента на полиграфе, его можно было списывать. Ему уже никогда нельзя было верить. Слишком велики были шансы, что его «раскололи» и перевербовали. Это было незыблемой догмой на протяжении десятилетий. Теперь же сверху просачивалась информация — Аксиленко впервые услышал это от своего начальника Анатолия Флавнова, — что полиграф уже не так страшен. Говорили даже, что «при определенных условиях» американец мог пройти полиграф и не лишиться доверия московского Центра. Аксиленко был озадачен изменением отношения к полиграфу. Может быть, специалисты по оперативной технике придумали способ обманывать полиграф? Неужели кому-то на самом деле удалось перехитрить машину?

В момент своего ареста 6 июля 1986 года Дмитрий Фёдорович Поляков сразу же понял, что его долгое путешествие подошло к концу. Больше не надо прятаться или беспокоиться, услышав стук в дверь.

Первоначальная проверка Полякова была начата после получения ГРУ первого сигнала в 1979 году от Роберта Хансена. Полякова отозвали из-за границы и отправили в отставку, но тут вмешался генерал из контрразведки, который считал, что генерал Советской армии не может быть шпионом. Подготовленное Рэмом Красильниковым предложение по разоблачению предательства Полякова не нашло поддержки, и расследование приостановили.

Генерал вышел в отставку. И хотя вопросы оставались, его дело постепенно отошло в тень. Поляков начал новую жизнь: копошился на даче, занимался внуками и отдавался одному из своих увлечений — столярничал.

Пять лет спустя недостающее звено этой головоломки встало на место. КГБ наконец получил компрометирующие данные на генерала, прямо из источника в Лэнгли.

Когда 4 июля Поляков получил приглашение прибыть в штаб-квартиру ГРУ, где через два дня должна была состояться церемония проводов уходящих в отставку, он инстинктивно почувствовал, что настал час расплаты. Этот предлог насторожил его, и подозрения только усилились, когда его сын Пётр, также служивший в ГРУ, сказал, что заметил на узкой дороге, ведущей к их даче, пост наблюдения. Поляков сказал сыну, чтобы тот никому не говорил об этом. Он не хотел портить праздничное настроение родственников, собравшихся отметить его 65-летний юбилей.

Арест в понедельник был хорошо отрепетированной демонстрацией ярости. Как только он в парадной форме с орденами на груди вошел в штаб-квартиру ГРУ, на него набросились пять человек. Один зажал его голову удушающим захватом, а другие сняли с него китель и рубашку, на тот случай, если у него там была спрятана капсула с ядом. Дмитрий Поляков не сопротивлялся. Он просто повис на руках державших его, как в тисках, людей. Полякова раздели догола и быстро обыскали на предмет выявления скрытых на его теле «специальных средств». Потом его переодели в голубой тренировочный костюм КГБ, надели наручники и объявили, в чем он обвиняется. Его единственной просьбой было избавить жену и детей от любых подозрений и унижений.

Когда начались допросы, Поляков не оправдывался. Он заявил, что у него была масса возможностей уехать из Советского Союза, но считал это для себя неприемлемым. Все, что он делал, делалось ради русского народа, а не против него. Что бы с ним ни стало, добавил он следователям, это его крест. И он будет нести его с честью. Это тоже будет его вкладом в приближение революции в умах людей в СССР. Он сказал, что является социал-демократом европейского типа. Именно в силу этих причин он на протяжении нескольких десятилетий вел свою борьбу. Теперь смерть станет еще одним этапом его борьбы.

Поляков рассказал историю своей жизни легко и без принуждения. Рассказал все подробно, с некоторой гордостью, которая нервировала следователей. Не отступив от своих убеждений в том, что все делал правильно, он утверждал, что, если бы снова возникла возможность выбора, сделал бы то же самое.

Поляков родился на Украине в 1921 году. Незадолго до начала Второй мировой войны он окончил Военную академию во Фрунзе[46] как раз вовремя, чтобы попасть офицером-артиллеристом на фронт. Опыт войны навсегда остался в его памяти и определил его самосознание как представителя поколения, остановившего Третий рейх. После войны Поляков перешел в военную разведку, где одним из его первых зарубежных назначений в 50-х годах стала нью-йоркская резидентура ГРУ. После некоторого периода работы в Центре Поляков в 1961 году снова приехал в Нью-Йорк во вторую командировку по линии ГРУ. К этому времени он пришел к выводу, что страдания и жертвы, выпавшие на долю русского народа во время Великой Отечественной войны, оказались напрасными из-за коррупции и фундаментальной порочности советской системы. Именно в этот период он перешел черту и предложил свои услуги ФБР, начав двойную жизнь, которая будет продолжаться почти три десятилетия. Сначала в качестве восходящей звезды ГРУ, а затем человека, которого ФБР и ЦРУ называли: «Топхэт», «Раум» [47], «Бурбон» и «Бип».

ЦРУ стало главной службой, ведшей работу с Поляковым во время его командировки в Бирму в 1966 году. Как и для многих до него, кто решил бороться с советской системой, это окончилось встречей с палачом в темном московском подвале.

Поляков получил звание генерала в 1974 году — существенное повышение, давшее ему доступ к бесценным секретам по многим вопросам: от долгосрочного военного планирования и ядерной стратегии до исследований в области разработки и производства бактериологического и химического оружия. К моменту, когда в 1980 году он исчез из поля зрения, Дмитрий Поляков передал американской разведке самую объемную и подробную информацию по Советской армии за весь период холодной войны.

Поляков рассказывал следователям о деталях своей шпионской деятельности без признаков раскаяния, и его самообладание скоро стало источником беспокойства для некоторой части руководства КГБ. Он не руководствовался корыстными интересами. Принимал от американцев небольшие подарки — несколько ружей, инструменты для работы по дереву и небольшое количество карманных денег. Поляков также не был движим чувством мести. Он утверждал, что до конца выполнял свою роль, потому что не мог позволить СССР выиграть войну со своим народом[48].