— Некоторые сведения о проникновении КГБ на объекты в Германии. Это пока еще не проверено. — Редмонд мрачно добавил, что офицер КГБ, работающий на ЦРУ, всегда должен иметь наготове предсмертное желание. Особенно в эти дни.

Редмонд ушел, а я мысленно возвращался к этому разговору. Пол уловил одну из главных истин шпионского дела: требовался особый характер, чтобы пойти на измену СССР. Проблема заключалась в том, что было на так уж много «ушедших в отставку» советских агентов, чтобы можно было провести исследование их мотивов. А встречи работников ЦРУ с агентами были такими короткими и напряженными, что почти не оставалось времени обсуждать с русскими шпионами причины, по которым они это делали. Некоторые вообще не хотели говорить об этом. Другие высказывали ненависть к советской системе, говоря, что хотят нанести ей наибольший ущерб. Такие агенты требовали особого обращения, чтобы они не пошли вразнос и не оказались в тюрьме. Некоторые называли это патриотизмом, но по отношению к России, а не к Советскому Союзу.

Отдельные агенты после кратковременной работы с ЦРУ, опустошив сейф в какой-нибудь резидентуре КГБ, бежали в США и с комфортом устраивались здесь. Но те особые люди, которые хотели стоять до конца и горели желанием работать против системы изнутри, все чаще оказывались в безымянных могилах. Пеньковский, Попов, Огородник и Филатов возглавляли этот список. А теперь к нему с головокружительной быстротой добавились: Толкачёв, Полещук, Сметанин, Мартынов… и, возможно, Вареник. Наверное, надо на Арлингтонском национальном кладбище огородить специальный участок, думал я. Может быть, так они получат признание, которого заслуживают[36].

Через два дня из Бонна пришло новое сообщение. Жену Вареника вызвали в Москву и объяснили, что ее муж поскользнулся на льду и получил тяжелую травму. Она с детьми должна немедленно возвращаться домой.

Клэйр Джордж начал специальный доклад директору ЦРУ в его расположенном на седьмом этаже и отделанном березой кабинете. Прошло 10 недель после бегства Эдварда Ли Ховарда и четыре недели после отъезда Юрченко. Внешне казалось, что переживания Кейси по поводу этих лично неприятных для него событий остались позади. Расследования еще продолжались, и нескольким руководителям, сидевшим в тот момент за столом, крепко достанется, но они уцелеют.

— Билл, у нас в Москве какие-то необъяснимые потери, — сказал Джордж. — Больше, чем можноожидать, даже в Москве.

— Сколько?

Седовласый пожилой директор выглядел обманчиво равнодушным.

— Бэртон даст тебе детали. Джордж повернулся к сидевшему рядом с ним за директорским столом для совещаний Герберу.

Гербер начал докладывать директору.

— В мае у нас был неожиданный отзыв в Москву из Афин, — начал Гербер. — Агент «Близард», полковник ГРУ. Агент был уверен, что отзыв был надуманным, что это была западня, и мы решили вывезти его. Он сейчас здесь, но с другими так не получилось.

Кейси молча слушал Гербера. Краем глаза я увидел, как Юхневич смотрит в потолок, ожидая продолжения доклада.

— Потом в июне был арест Пола Стомбау и потеря нашего авиационного инженера, агента «Сфиер». Потом, возможно, в августе был арестован работник линии «КР» в Лагосе, «Вэй». Он был в Москве в отпуске, и мы думаем, он был арестован во время обработки тайника с деньгами, который мы для него заложили. Затем в конце августа другой полковник ГРУ был неожиданно отозван из Лиссабона — «Миллион». Он не вернулся. 6 ноября один из наших источников в вашингтонской резидентуре КГБ «Джентайл» — ФБР называет его «Пимента» — отправился домой на том же самолете, что и Юрченко. И пропал. Через неделю его семью отозвали под предлогом того, что он получил травму и они должны прилететь к нему.

Набрякшие веки Кейси дрогнули при имени Юрченко, но он ничего не сказал.

— Потом в прошлом месяце наш источник в Германии, подполковник КГБ «Фитнес» — тот, кто сообщал о планах КГБ по подготовке взрывов на американских объектах в Западной Германии, — неожиданно был отозван в Восточный Берлин. Он исчез, и его семью вывезли домой. И снова они сказали, что он получил серьезную травму.

— Это сколько? — спросил Кейси.

— Шесть.

— За какой период?

— Шесть или семь месяцев, — быстро ответил Гербер.

— Господи Иисусе! Сколько осталось?