Кабинет был меблирован в строгом соответствии с протоколом и положением в иерархии занимавшего его заместителя начальника советского отдела. В кабинете на первом плане располагались видавший виды деревянный письменный стол и сервант. Вдоль одной стены стояли два старомодных стула с высокими прямыми спинками, обтянутыми кожей, у другой стояли диван и приставной стул с блекло-голубой матерчатой обивкой. Было похоже, что прежний владелец совсем недавно освободил кабинет и, возможно, в спешке.

Это был мой первый день работы в новой должности, и я все еще размышлял о том, как оказался в кресле заместителя начальника советского отдела, этого островка самой замкнутой субкультуры в Оперативном управлении. Все началось с того, что в Хартуме я получил состоявшую из одного параграфа шифровку, в которой говорилось, что по прибытии в Центр в июле буду назначен заместителем руководителя советского отдела. Я знал, что это решение было принято заместителем начальника Оперативного управления Клэйром Джорджем, но за ним чувствовалась рука Билла Кейси.

Клэйр Джордж любил говорить, что он вытащил меня из техасской глубинки, где я возглавлял местное отделение ЦРУ в Далласе, и послал в водовороты Африки, сначала в Нигерию, а затем, что более важно, в Судан. Там я отправлял фалашских евреев из Эфиопии в их длинное путешествие в Израиль и оказывал поддержку действовавшей в Хартуме группе агентов израильского «Моссада». Операция по вывозу эфиопских евреев через Хартум как раз в тот момент, когда суданские власти стали закрывать это направление, привлекла внимание Билла Кейси. Но моим действительным наставником был заместитель Клэйра, Эд Юхневич. Именно Юхневич добился моего назначения в «заповедник» Гербера, чтобы немного расшевелить там всех.

Юхневич знал, что мы с Гербером были людьми разного темперамента, у каждого были свой опыт и своя подготовка, словом, отличались так, как только могут отличаться два работника одного и того же Оперативного управления. У меня была репутация человека с опытом работы в кризисных ситуациях в отдаленных уголках мира. Некоторые в Лэнгли видели во мне этакого ковбоя из стран третьего мира, больше приспособленного к проведению откровенных «тайных» операций, чем к работе по тонким шпионским делам в «закрытых районах».

По контрасту Гербер был тем, кого на жаргоне ЦРУ называли человеком «палок и кирпичей»[20] — мастером проведения тщательно разработанных операций за «железным занавесом». В его взгляде читалось предостережение, немое напоминание о холодной войне, ослепительном свете прожекторов, вырывавшем из темноты Берлинскую стену холодной январской ночью. В ЦРУ Гербер больше, чем кто-либо, служил американским аналогом Джорджа Смайли[21]. Мы с ним как бы олицетворяли два противоположных типажа сотрудников Оперативного управления: один свергал правительства и вел тайные войны в странах третьего мира, а другой осторожно действовал в странах советской империи, встречался с агентами и обрабатывал тайники. Наиболее способные работники ЦРУ могли одинаково хорошо делать и то и другое, но в Хартуме и Лагосе требовались совсем другие люди с иными навыками, чем в Москве. И когда мы оказались в одной команде с Гербером, определенные конфликты были неизбежны.

Когда я в 1964 году впервые оказался в Лэнгли, ЦРУ еще только набиралось опыта. Молодые люди, и среди них некоторое количество женщин, приехавшие в ту осень в Вашингтон в качестве слушателей курсов ОС-19, представляли новое поколение разведчиков ЦРУ, большинство которых родилось незадолго до нападения японцев на Пёрл-Харбор. Многие из их родителей обучались в колледжах на стипендии, полагавшиеся ветеранам военной службы, некоторые были первыми представителями своих семейств, кому удалось подняться по этой ранее недоступной лестнице. Правда, на курсах ОС-19 были выпускники Гарварда, Йеля и Принстона, но большинство представляло маленькие точки на географической карте США, находящиеся далеко друг от друга. Они приехали, чтобы служить в элитном подразделении ЦРУ — его тайной службе, или в Ди-Ди-Пи, то есть в Директорате планирования. Очаровательное по своей расплывчатости наименование, сокращение которого в равной степени применялось для обозначения как самого подразделения, так и его руководителя.

В Лэнгли я пришел после четырех лет службы в ВВС, владея китайским и немецким языками. После года учебы я получил свое первое назначение в Бонн. К тому времени основной плацдарм советско-американского соперничества незаметно переместился из Германии в страны третьего мира. Возведение Берлинской стены существенно затруднило проведение разведывательных операций вдоль границ разделенного стеной города. Теперь Берлин, бывший в начале холодной войны эпицентром шпионских операций, стал учебной площадкой для молодых разведчиков. Ветераны работы в Германии саркастически стали называть Берлин «Бранденбургской школой для мальчиков» и с ностальгией вспоминали «былые времена».

В 1968 году меня перевели в Гонконг для работы по Китаю, а затем я снова вернулся в Европу и четыре года проработал в Швейцарии. За прошедшие годы требования к разведывательной информации существенно изменились. Если в начале этого периода главным было получение информации, которая могла нам помочь выиграть войну во Вьетнаме, то в конце периода акцент сместился на сбор информации о мирных переговорах в Париже и Женеве, которые могли бы сократить американские потери и позволить нам уйти из Вьетнама. В Швейцарии я был свидетелем того, как мы утратили свою самоуверенность как нация и как разведка. Путь от полного надежд начала 60-х годов до поражения во Вьетнаме, самоуничтожения президента Ричарда Никсона и падения Сайгона оказался очень коротким.

Мое возвращение в Вашингтон летом 1975 года совпало с новыми нападками «постуотергейтского» Конгресса на ЦРУ. В 1975 году Управление мало походило на ту самоуверенную организацию, осознававшую свою высокую миссию, в которую я поступал. Директорат планирования (Ди-Ди-Пи) был переименован в Оперативное управление. Его коридоры заполняли мужчины и женщины, вытесненные северовьетнамской армией из Юго-Восточной Азии. Для них главной задачей был поиск новой работы.

После одного года работы в штаб-квартире меня снова, как я считал, к счастью, отправили в Гонконг. Новый директор ЦРУ адмирал Стэнсфилд Тёрнер, пришедший с администрацией президента Картера, принес с собой в Лэнгли некие новые моральные стандарты. И вскоре перед оперативными работниками ЦРУ была поставлена задача превратить это — часто довольно неприглядное — шпионское дело в «морально возвышающий процесс» как для самих разведчиков, так и для их зарубежных агентов. Президент считал, что Америка испытывала «чрезмерный страх перед коммунизмом», и директор ЦРУ был с ним согласен. За несколько лет Тёрнер ухитрился «демонтировать» как «пережитки холодной войны» многие разведывательные возможности, которые ЦРУ создавало десятилетиями. К моменту, когда в ноябре 1979 года иранские революционеры взяли в заложники 66 работников посольства США в Тегеране, оперативные возможности, которые ЦРУ могло использовать для их освобождения, были очень скромными. Положение усугублялось тем, что в том же месяце беснующаяся толпа пакистанцев разгромила и сожгла американское посольство в Исламабаде. К концу 1979 года складывалось впечатление, что Соединенные Штаты отступали по всему земному шару, и советское Политбюро, очевидно, решило, что оно может, не опасаясь неприятностей со стороны осажденной Америки, навести порядок на своей южной границе. Накануне Рождества 1979 года Советский Союз совершил «прыжок» в Афганистан и в течение месяца, похоже, полностью взял под контроль афганские города.

1980 год не принес США и ЦРУ заметного облегчения. Унижение в Тегеране усугубилось катастрофой операции «Пустыня-1», когда восемь американцев погибли во время неудавшейся попытки освободить заложников, все еще удерживаемых в Тегеране. Год закончился избранием Рональда Рейгана на пост президента США, и через несколько минут после его вступления в должность власти Ирана освободили американских заложников.

До того как в Лэнгли появился назначенный Рейганом новый директор ЦРУ Уильям Кейси, я провел четыре года в Африке. В 1985 году Кейси решил, что я нужен ему в Вашингтоне для работы по столь милому его сердцу проекту в Центральной Америке или по Советскому Союзу. После четырех лет на посту директора Кейси решил, что ЦРУ должно действовать наступательно в отношении «империи зла» — таким термином Рейган обозначал Советский Союз. Кейси принял ЦРУ в состоянии деморализации, наполнил Управление новыми людьми, добился увеличения финансирования и, что важнее всего, осознания сотрудниками своей высокой миссии. Я почувствовал, что дела в Лэнгли снова пошли на лад.

Но и тогда немногие из тех, кто был близок к нему, знали о его целях. Люди считали, что он просто хотел «приложить руку» ко всему, что могло оказать давление на Советский Союз и расширить появившиеся в монолите трещины. Ходили слухи о его тайной встрече с Папой Римским в Ватикане, его договоренности с саудовцами о снижении цен на нефть с целью лишения Советского Союза части прибыли от ее экспорта, его попытках заблокировать строительство советского нефтепровода в Западную Европу. И наконец, Кейси, безусловно, нашел ахиллесову пяту Советского Союза — Афганистан. К 1985 году Советы, которым не удалось, как они надеялись, за несколько месяцев овладеть ситуацией в Афганистане, окончательно там увязли. Их потери росли, и никто не мог сказать, когда их 120-тысячная армия завершит свою миссию. То, что в 1979 году представлялось скоротечной операцией, вышло из-под контроля. Они дорого расплачивались за свою авантюру, и немаловажную роль в этом играли Билл Кейси и ЦРУ. Настала очередь Советского Союза отступать. И теперь в Лэнгли я готовился к тому, что, по мысли Билла Кейси, должно было стать эндшпилем.

Я откинулся на спинку кресла и окинул взглядом свой стол. На нем стояли одна на другой три деревянные корзинки для документов — все пустые, большая хрустальная пепельница и примерно четырехлитровый стеклянный контейнер с ярко-красной надписью на каждой из его сторон: «Сжечь!» Открыв верхний ящик стола, я обнаружил в нем два свежезаточенных карандаша, две шариковые ручки и с десяток скрепок. Больше ничего, по крайней мере на первый взгляд, там не было. Но когда я вытянул ящик подальше, я обнаружил там то, что, по-видимому, было оружием, помогавшим моему предшественнику справляться с обязанностями заместителя Бэртона Гербера: три пустых пузырька от экседрина[22] и резиновый наперсток в форме луковицы, который надевается на большой палец и помогает трудолюбивому читателю листать большие стопки документов. Осмотрев наперсток поближе, я обнаружил, что он был довольно сильно изношен и испачкан чернилами. Да, работенка… подумал я, бросая пустые пузырьки от экседрина в корзину и возвращая наперсток в стол.

— Предшественник протер его почти до дыр, — произнес из-за открывшейся двери мужской голос.