Теперь, когда строительство Уссурийского и Забайкальского участков было практически завершено, появилась возможность рассмотреть вопрос в практическом его воплощении. От станции Онон до Хабаровска напрямую через Манчжурию было 1920 верст, а проложив пути вдоль Амура, строители вынуждены будут укладывать 2343 версты. На 514 верст больше. Кроме того, технические условия строительства на приамурском направлении… роскошь иметь сразу два пути — речной и железнодорожный… отрицательное влияние железной дороги на развитие судоходства на Амуре… И разные прочие соображения — все, буквально все криком кричало о выгодности проложить путь через Манчжурию.
Об этом-то и шел разговор с Ли Хунь-чжаном. Напрямую выдать России концессию на строительство железной дороги китайское правительство считало невозможным. Политика! Однако же удалось уговорить выдать концессию уполномоченному на то банку — специально учрежденному для операций в Китае и на Дальнем Востоке Русско-Китайскому. Созданному тем же консорциумом французских банков, что участвовали в размещении китайского займа, гарантированного Россией, и ещё двумя русскими: Петербургским Международным и "Банком Торгово-Промышленного Кредита", молодым, но уже крайне широко известным в очень узких кругах. Это именно через него прошли эфиопские концессии — прежде чем осесть в липких ручках разных там Credit Lionnais, Paribas и Societe Generale.
Чем, кстати, русские финансисты и промышленники остались крайне недовольны. ТПК-банк, по их понятиям, мог бы и поделиться прибылью с соотечественниками. Если бы только он не торопился так, стараясь побыстрее сбыть с рук совершенно невыполнимые обязательства… В результате, продав концессии первым же, кто попросил, ТоргПромКредБанк сумел погасить долги перед военными и даже получил какую-то прибыль. Военное министерство продало металлолом за выдающиеся деньги, о которых не могло даже и мечтать. Эфиопы получили нужное им оружие и, возможно, если французы не облажаются, получат какую-то военную промышленность. Что-то получили все, включая даже царя. Которому благодарный негус подарил целую роту своей гвардии — теперь в Царском Селе не редко можно было встретить гвардейского роста негра в леопардовой шкуре и перьях, либо в шелковых шальварах из "Шахерезады". А русская промышленность и русский капитал не получили от сделки НИЧЕГО. Ни гроша, даже ломанного!
Права, предоставленные РКБ на Дальнем Востоке были велики и необозримы, далеко выходя за рамки обыкновенных банковских операций. Банк мог покупать и продавать как товары, так и недвижимость, как за свой счет, так и за счет третьих лиц и оговоренное комиссионное вознаграждение. А также транспортировать, страховать, производить операции, имеющие отношение к местному государственному казначейству, включая и чеканку местной монеты. Еще банк имел право печатать собственные билеты и получать концессии на постройку железных дорог, телеграфных линий и промышленных предприятий — как добывающих, так и обрабатывающих отраслей.
Для строительства дороги, которая, по настоянию китайцев, получила название не Маньчжурской, как следовало бы, а Китайской Восточной, банком было создано особое акционерное Общество, имевшее права еще более обширные, но только на территории Манчжурии. Да и то не всей.
Когда в Санкт-Петербурге начал ломаться исчерченный пешеходными тропинками и накатанными за зиму санными путями невский лед, в Москве началась подготовка к коронации. Обряд венчания на царство твердо определялся многовековой традицией, в которой Аликс и Елка не могли изменить ни одного шага.
Оставалось утешаться только успехом и относительной дешевизной переговоров с Ли Хунь-чжаном — всего-то два миллиона авансом и еще два — по исполнении договора. А за эту весьма скромную сумму Россия получила КВЖД практически на своих условиях (включая снижение на треть таможенных пошлин с товаров, ввозимых или вывозимых по дороге, отказ от вмешательства в тарифы, освобождение доходов дороги от всяких сборов и налогов, а также множество иных приятных мелочей) и соглашение о взаимной военной помощи — против нападения Японии на китайскую или корейскую территорию или русские владения на Дальнем Востоке.
Договор, названный Московским, был подписан 22 мая.
По традиции, царь мог въехать в Москву только за день коронации, так что по прибытии царственной четы им пришлось уединиться в пригородном Петровском дворце — в то время как москвичи красили и белили здания, украшали двери домов зелеными ветвями и вывешивали из окон триколоры и черно-золотые имперские стяги. Ежечасно в городе прибывало несколько тысяч человек, приехавших в Москву поглазеть на коронацию. Ехали в Златоглавую казаки и крестьяне, сибиряки и кавказцы, купцы, дворяне, офицеры…
В полдень 25 мая, день официального въезда Николая в Москву, солнце сияло на стеклах и куполах церквей, отбрасывало сотни веселых солнечных зайчиков, отражаясь в начищенных до золотого блеска касках и кирасах и серебряных ножнах палашей возглавлявших процессию кавалергардов, конногвардейцев и кирасиров, за которыми следовали алые лейб-казаки. За ними ехали "знатные люди московские" в золотых чиновничьих галунах и малиновых орденских лентах через плечо, обвешанные украшенными сверкающими драгоценными камнями звездами и крестами, потом, уже пешим порядком — придворный оркестр, царская охота и придворные лакеи в красных, по колено, штанах и белых шелковых чулках.
Появление придворных в раззолоченных мундирах предвещало появление царя. Николай ехал один, на белой лошади, одетый в простой военный мундир, наглухо застегнутый до подбородка. Его лицо было напряжено и бледно от волнения, он правил левой рукой, в то время как правая застыла у козырька в постоянном воинском салюте. Позади царя опять ехали группы всадников — великих князей и иностранных принцев, следом с грохотом катились кареты: в первой, запряженной восьмеркой белых лошадей золоченой карете Екатерины Великой, сияя улыбкой и кланяясь, сидела вдовствующая императрица Мария Федоровна. Верх кареты украшала копия царской короны. Позади, во второй карете, также отделанной золотом и запряженной восьмеркой, сидела молодая императрица, наряженная в белоснежное платье, расшитое драгоценными камнями. Весь семиверстный парадный путь, обрамленный шеренгами войск, состоял для этих двоих только повороты направо и налево, поклоны и улыбки. К тому моменту, когда кареты въехали в Никольские ворота, Александра была вымотана так, что чуть не падала — это было похуже, чем тренировка в двухпудовых рыцарских латах!
Главный день начался для Александры на рассвете, а закончился уже далеко за полночь. Официальное шествие, затем занявшая пять с лишним часов коронационная церемония, потом торжественный банкет, после которого монаршая чета должна была потратить остаток дня на забившие огромные кремлевские залы толпы гостей, каждого из которых надлежало приветствовать!
Завершался же день 26 мая Большим Коронационным Балом — Кремль был залит светом и музыкой, вызывающе открытые платья дам, их тиары, ожерелья, браслеты, кольца и серьги, украшенные иногда камнями размером с птичье яйцо, широкий воротник мундира Ники, усыпанный целыми созвездиями бриллиантов, почти достигающими груди, и в тон ему широкий пояс её платья, также с бриллиантами на талии… Даже истекший день, бывший свидетелем потрясающего блеска и богатства, совершенно поблек перед алмазным великолепием полуночного бала.
Следующий после коронации день посвящен был народному увеселению — измотанные событиями предыдущего дня высшие круги должны были проснуться не ранее обеда. Но пришлось подниматься раньше — в половине девятого утра пришла весть о страшном смертоубийстве на Ходынском поле. В давке за грошовыми сувенирами, которые должны были там раздавать с одиннадцати часов, погибли многие тысячи человек. Неудивительно, если собралось на том поле, по подсчетам московской полиции, более полумиллиона москвичей и гостей столицы. Вместо народного гуляния получилась кроваво-алая подкладка под императорскую корону — весьма недоброе предзнаменование для грядущего царствования.
Николай, объехавший за день все городские больницы, забитые ранеными на Ходынке, был раздавлен, ошеломлен и растерян. Первым его импульсом было — немедленно удалиться от мира в какой-нибудь из ближних монастырей для покаяния и молитвы. Однако тут же вмешались дядья, собравшиеся на совет у своего брата Сергея. Вечером должен был состояться большой бал во французском посольстве, для его украшения французское правительство прислало бесценные гобелены и посуду из королевского дворца в Версале и сто тысяч роз с юга Франции. Владимир, Сергей и Павел настаивали на том, чтобы не преувеличивать размеры несчастья, отказываясь присутствовать на балу и оскорбляя тем самым единственного союзника России.
Особенно разозлил Елку и Аликс примкнувший к великим князьям Победоносцев, заявивший, что народа, дескать, никто не давил, он сам давился, а публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа — тем более что Николай уже почти уступил властным дядюшкам, и дополнительное давление со стороны наставника было уж вовсе лишним.
Заявление императрицы о том, что она усматривает во всем произошедшем заговор социалистов, нигилистов, анархистов и прочих "истов", желающих дискредитировать монарха — и даже самую идею монархии! — в глазах народа, прозвучало громом с ясного неба. Александра Федоровна считала, что бойня на Ходынке была организована нарочно, и следует разобраться, воспользовались ли заговорщики ошибками властей, или же кое-кто из московского градоначальства и полиции сам участвовал в заговоре. И последнее гораздо, ГОРАЗДО вероятнее — поскольку, как явствует из речей московского генерал-губернатора, заговорщики имеются даже среди ближайших к нему лиц! Ведь сам великий князь до такой воистину невозможной для православного человека мысли, как этот…
Главное здесь было — убедить императора. И единственное, в чем Елка была АБСОЛЮТНО уверена. Власть, которой Аликс обладала над Ники, ей иной раз казалась просто магической. У неё самой так не получалось. Все же дальнейшее… Отбить PR-атаку — дело техники. Бал в посольстве отменили, по всей России объявили траур. Ники произнес прочувствованную речь и пообещал "не оставить без попечения семьи, лишившиеся кормильцев".
А дворцовый полицмейстер и вызванные из Санкт-Петербурга и Царского Села жандармы тем временем приступили к расследованию…