Новые веяния заставили задуматься о своей судьбе и продолжении карьере. Через полгода предстояло менять три «кубаря» старшего лейтенанта на новенькую «шпалу» в петлицах, но свободной капитанской, а лучше майорской должности, в укрепрайоне нет.

Уезжать из Бреста не хотелось. Семейство Суворовых прекрасно обжилось, а в дом постепенно приходил достаток. Кроме того, имел Владимир еще один серьезный довесок к жалованью: жена покупала у местных дефицитные, в глубине страны, вещи, и за хорошую цену сбывала их в комиссионных магазинах Минска. Не стоило и дальше выпускать из рук удачу.

Предложенное место начальника штаба показалось Владимиру разумным компромиссом для дальнейшего продвижения по карьерной лестнице.

Первое впечатление о новом начальнике сложилось хорошее.

У такого и поучиться не грех, глядишь, вместе с ним он и выше поднимется. Да и не вечен сам капитан.

Нет-нет, подсиживать Ненашева старший лейтенант Суворов не собирался, он прикидывал шансы, рассчитывая на случай. Вокруг творилась такая чехарда с кадрами, что иной человек и месяца в должности не служил, как его переводили на другое место. Единственное, что смущало Владимира до зависти, какая-то внутренняя независимость комбата. Это сразу вызвало мысль о неком покровителе капитана где-то очень высоко.

«Странный человек, этот Ненашев», — подумал Алексей Иволгин.

Почему он именно так себя повел, говоря с нами, будто с малыми детьми. Неужели, нельзя более серьезно?

Читал бы его мысли Панов, обязательно сказал – «нельзя».

Алексею сейчас тяжело, зато, несмотря на невоенный внешний вид, он имел громадное преимущество перед Суворовым.

Там, где Иволгин учился, давно читали курс педагогики, ставший обязательным в военных вузах осенью сорок шестого года. В теории воспитания Алексей соображал, но последние полгода не находил в работе ни удовлетворения, ни душевного равновесия.

Как высох питавший его родник. Еще в июле 39-го, вместе с бойцами, он искренне хотел стереть с лица земли фашистскую гадину. А в августе пришлось способствовать небывалому расцвету дружбы советского и германского народа, загнанной в тупик стараниями неведомых врагов[67].

Как же так, ведь еще недавно в испанском небе отважно бились с германским легионом «Кондор» советские летчики-добровольцы. Немного времени прошло и с тех пор, когда Иволгин ходил на митинги, где сам клеймил и искренне желал смерти шайке предателей и убийц, продававших Родину генералам рейхсвера. Да и о вечной подлости Гитлера известно каждому.

Теперь газеты словно забыли о фашизме, а им на лекции разъяснили: западные державы отказались вести с СССР переговоры как равный с равными. Они хотели, чтобы Советский Союз воевал за интересы империалистов, но мудрый товарищ Сталин разгадал хитрую игру. Путем молниеносного заключения договора с Германией созданы условия для мира и дальнейшего строительства социализм.

Затем случился победоносный польский поход, где Красную Армию встречали цветами, а если стреляли, то из кустов. Иволгин радовался грандиозным событиям и долго рассказывал бойцам, как угнетают и ополячивают паны белорусский народ, как тяжело и мрачно жить рабочим в капиталистической Польше.

Но просил красноармейцев не рассказывать о колхозах и полном отсутствии в СССР частной торговли. Указание дал политотдел – мол, не надо отталкивать от себя мелкобуржуазный элемент.

О! Какое это было время!

Каждый боец шел у местных за профессора, и его жадно слушали все: рабочие, крестьяне, интеллигенты. И совсем неважно, что он рассказывал! Главное, это был советский человек, из справедливой и счастливой жизни в Советской стране.

Народ на митинги ходил тысячами, сколько бы их ни проводили. Оратор, сменял оратора и, со слезами на глазах, благодарил Красную Армию.

Энтузиазм и радость неимоверная – люди жадно слушали советские песни, по десять раз подряд пересматривали новые фильмы. Казалось, огромная птица счастья накрыла крыльями долго не знавшую радости землю, воплощая в реальность вековую мечту о сытой и счастливой жизни.