Последние два слова выделил особой интонацией. Заслышав подобный голос, даже водители маршруток, слушавшие лишь радио «Шансон», смущенно бормотали «прости, командир».
— Так точно, — рявкнул начальник штаба, заглушая ответ замполита.
— Мило, но глушить друг тоже не надо. Так что общайтесь, знакомьтесь… и вместе тренируйтесь. Ну а я в кадры, — Ненашев, вздохнул, посмотрел на Иволгина и, демонстративно достав очки, нацепил их на нос.
То-то же, сразу минус пятьдесят процентов к милитаризму. Вот так, жить активно, работать на контрастах, но на арену цирка никогда не выходить.
С такими мыслями капитан и начал посещение одного из помещений штаба, украшенного портретом товарища Сталина и знаменитым лозунгом, почти «в кадрах решают все». Ему надо прочитать личные дела новых подчиненных.
Увидеть собственное «досье» мог каждый офицер. По крайней мере, Саша Панов обязательно раз в год расписывался в папке сначала красного, а потом синего картона – мол, сведения правильные, претензий и особых изменений в биографии не произошло. Недоступна одна особая часть – раздел, где хранятся написанные начальниками аттестации и представления.
Кадровик, лицом и телосложением, напомнил Панову «сурового милиционера» из кинокомедии Гайдая, но шутить с ним не стоило.
Значимость и величие читались в облике человека, родословная которого восходила прямо к дочерям Зевса и Фемиды. Те, три богини-мойры не предсказывали судьбы, а следили за их исполнением.
Саша, улыбнувшись, вспомнил свое увольнение. Срок контракта закончился, но рапорт – «далее не хочу, не буду и не надо», вызвал понятное недовольство – предстояло немедленно искать очередного «незаменимого» на оголившийся участок работы. Панов предупредил руководство за полгода, но, естественно, пока гром не грянул, никто не крестился.
Процесс расторжения делового брака затягивался и тогда, для улучшения обмена веществ, Саша, поверх документов выставил несколько достойных стеклянных предметов. На этикетках могучая рука в последнем усилии поднимала боевой топор. Панов объяснил – это дорогая скрепка для его, не менее дорогих, документов. На удивление боевого народа, уволили и «рассчитали» полковника точно в срок, не задержав ни на минуту.
Марка «Хеннесси», одного из лучших французских коньячных домов, поднесенная не взяткой, а с уважением, сыграла свою роль.
Суровый надзиратель за военными судьбами ушел куда-то вглубь. Грозно прогремел связкой ключей и знаково лязгнул металлом двери. Бесшумно шагая, принес три личных дела – два протянул Ненашеву, а третье, нахмурив брови, принялся листать сам.
Капитан сел за стол, специально предназначенный для таких, как он посетителей. Верно, выносить документы из помещения ему нельзя, а читать надо все именно здесь.
Максим поймал заинтересованный взгляд кадровика на ту игрушку, что висела у него на поясе. Вещь изящная, дорогая и невероятно полезная на охоте. Но не для Панова, держать его привычным прямым и обратным хватом неудобно. Да, что-то он умел, но ножевой бой не его конек.
Он вздохнул, вспоминая о прощальном подарке немецких коллег из Интерпола – двух боевых ножах, маркированных знаменитой «белочкой». Но, по крайней мере, ему ясно, каким будет подарок.
Максим уверенно взял в руки две папки в белых матерчатых обложках. Помимо типографской черной звезды на одной обложке выдавлено «Политическое управление РККА». Черт, у замполитов вечно все не как у людей.
Панов открыл самую толстую из них. Личное дело начальника штаба его батальона, старшего лейтенанта Владимира Суворова. Материала для анализа море, страниц около тридцати.
Капитан быстро пробежал глазами анкету – девятьсот тринадцатого года рождения, самый крестьянин из крестьян и никогда не колебавшийся член ВКП (б). Не участвовал, не состоял, не привлекался.
«Почти истинный ариец, беспощадный к врагам рейха», — дернул челюстью Ненашев, вспоминая черно-белый сериал, и тут же дал себе в мысленный подзатыльник. Зачем юродствовать? Жить, а может, и помирать придется вместе. Теперь Саша загасил и пафос, начиная старательно запоминать новые формулировки. Вдруг придется переписывать старую анкету, и надо идти в ногу с эпохой.
Дальше он оценил почерк. Писал «страшный» лейтенант мелкими, сжато написанными буквами с крутым, почти отвесным наклоном. По изученной Пановым методике это говорило о хладнокровии, спокойствии, скрытности мыслей и строгом взгляде на жизнь. На вопрос об идеологии преподаватель рассмеялся, советуя сначала осмотреть книжную полку интересуемого субъекта.