Зашла удостовериться, что это тот репринт, и познакомилась с плотной румяной сотрудницей полиции, сидевший при входе в нужный мне коридор. Презрительно улыбаясь, она слушала, как мой могущественный муж мстит любовнику, с которым я собиралась бежать в Крым. «Ну, приезжайте в пятницу и наберите по этому номеру», – женщина в бронежилете нехотя оторвала уголок от журнала, где отмечала паспортные данные посетителей, и с тем же непробиваемым выражением лица написала на нем свой телефон. Спасибо Гаркунову: романтические истории действительно открывают любые двери! В назначенный день я припарковалась на территории больницы. «Быстрей только», – кивнула моя знакомая. Когда я обернулась перед тем, как войти в палату, успела заметить, что та одернула руку, – крестила меня, что ли?

Забрав Гаркунова-второго из больницы, я перевезла его в бутовскую квартиру. Он оказался интересным собеседником. Часами мог рассказывать о том, что входит в обязанности рамщика. Какая бывает древесина и чем один дефект отличается от другого. «На работе меня называют «Прямой угол, – сообщил он с гордостью. – Имеют уважение…»

Другой темой, интересовавшей его, была социальная философия. «Почему, если человек работает честно, он не может рассчитывать на достойную зарплату? И почему одни за то же самое получают больше, а другие – меньше?» Я только пожимала плечами.

О Насте и Мите репринт говорил с меньшим энтузиазмом. Отделывался общими словами: «добрая женщина», «парень хороший».

Думаю, он мучился. Его программа – любовь к жене – дала сбой. С другой стороны, за дело взялась генетика. Как первый Гаркунов был изменником по своей сути, так и этот.

Каждый день я чувствовала себя под прицелом. Временами это было даже мило. За дверью робко мялись в ожидании ласки. Приносили чай, укутывали пледом. Многое из того, чего не хватало Гаркунову-первому, было во втором.

Я тоже не робот и часто не могу отделить одно от другого, первое от второго, да и любопытство подмывало. Глядя на тело репринта, вспоминала, как оно поблескивало на печатном станке. Ведь это было совсем недавно! Все идеально срослось, ни шва, ни подтека.

В постели второй Михаил Тихонович оказался совсем ребенком. На все просил разрешения. То есть Настя мужа не развивала. Пришлось показать пару трюков, которым меня научил мой первый мужчина. Гаркунов-второй вначале испугался, потом ходил как собачка, ерошил волосы, говорил, что все теперь в его жизни изменится.

Не скрою – у меня были мысли сделать его своим мужем. Но ученый во мне победил женщину. Наступил день, когда я рассказала придуманную заранее сказку про брата-близнеца. Учитывая уровень развития репринта, решила – чем будет проще, тем лучше.

Мне хотелось, чтобы Миша-второй сам принял решение разобраться со своим прошлым. Мы поехали к лаборатории только после того, как он сказал, что ему это надо. Фрагмент карты с геолокацией был сфотографирован с телефона Гаркунова во время одного из его последних визитов: утомившийся мыслитель вызвал такси и пошел пописать. Раньше всегда прихватывал мобильный с собой, а тут постарел, расслабился.

В тот момент, когда Гаркунов-второй приложил ладонь к считывающему устройству и ворота поползли в стороны, во мне что-то радостно сжалось. Вряд ли это был оргазм, скорее выброс отложенных эндорфинов.

Вот, значит, то место, которому Михаил Тихонович уделял столько времени и сил, куда уходил, когда замыкался. Его тайная крепость, прелесть и отрада.

Тропинка вела к кривому серому холму, освещенному единственным фонарем. Недавно построенное здание казалось потрескавшимся и заросшим сорняками. Из него, как кость из разваренного бройлера, торчал кусок чего-то поблескивающего. Неужели, это и есть та сама стеклянная башня.

Все вместе напоминало самопальный аттракцион, стан толкиенистов в Томске. Там взрослые дяди жили в раскрашенных под замки хибарах, дрались на мечах и стреляли из луков. Мама называла их дебилами.

Мы карабкались по норам без структуры и порядка. Мише все казалось, что своды рухнут и похоронят нас. Я думала о том же. Забитые хламом, вонявшие тряпками комнаты были сырыми и холодными. Я помнила слова Гаркунова – печатный станок должен находиться в центре здания.

Наконец вышли к стеклянному залу, который был просторней остальных. По нему гулял сквозняк и летали какие-то бумажки. Вместо принтера тут стоял стол, под которым я заметила замаскированный люк.

«Тихомировка» оказалась в подвале. Горшочек продолжал варить – фантазии и образы, которые, как считал Михаил Тихонович, он еще сможет на себя примерить.

Репринта была жалко, но я не могла дольше скрывать тайну его происхождения, – от ребра женщины. Он оказался не таким выносливым, как я думала, и грохнулся в обморок.