— Ты прекрасно выглядишь, мама, — улыбнулся ей навстречу юноша. — Какое красивое платье!

Сита смущенно оглядела свое палевое платье с широкой коричневой каймой. Она, и правда, выглядела чудесно — все еще моложавая, стройная и, в отличие от большинства бенгалок, не употреблявшая косметики, что придавало ей особенно юный вид. Она была рада услышать от сына комплимент, но лучше бы он был произнесен в отсутствие мужа. Джави терпеть не мог любых проявлений симпатии между ними, расценивая это как оскорбление в свой адрес.

— Эти серьги слишком вызывающи! — грубо сказал он жене, стараясь испортить ей настроение за столь вызывающую оплошность — удостоиться похвалы сына. — Что за манера носить новомодные украшения!

— Этим серьгам не меньше двухсот лет, — вмешался Нарендер, хотя знал, что лучше бы ему помолчать. — Я видел их у бабушки — это она подарила их маме.

Сита, уже успевшая снять одну сережку, посмотрела на мужа с испугом. Однако гроза не разразилась — Джави нужно было добиться от сына визита в дом Чанхури, так что история с сережками могла и подождать.

— В доме президента скоро будут решаться все дела, — настойчиво продолжал свои уговоры отец. — Ты должен бывать там регулярно.

— Это не дела, а суета и поиск возможностей извлечь выгоду из своих знакомств, — упрямо не соглашался Нарендер.

Это было уж слишком. Джави вскипел от негодования, вызванного непреднамеренно прозвучавшим в словах сына чувством превосходства. Оно бесило его всегда, где бы он с ним ни сталкивался, но в устах мальчишки такие слова казались возмутительными.

— Ах вот как! — закричал отец, покрываясь красными пятнами. — Значит, мы, грешные, суетимся, а ты витаешь в заоблачной выси, с брезгливостью наблюдая за нашей возней там, в грязи?! Хорошо так рассуждать, сидя у отца на шее!

Пустив в дело свой обычный козырь — напоминание о том, что Нарендер ничего не зарабатывает, Джави рванулся к двери.

— Идем! — грубо приказал он жене. — Нам не о чем с ним разговаривать.

Сита бросила на сына взгляд, полный мольбы о прощении, и покорно вышла вслед за мужем, который быстро сбежал вниз по мраморной лестнице, у подножия которой сидела в своем кресле Деви, читая газеты. Если бы не седина и не белое вдовье одеяние, ее вполне можно было бы принять за девушку — так сияли ее глаза и ослепительно блестели в обращенной к сыну улыбке прекрасные зубы. Обычай запрещал ей, потерявшей мужа, носить драгоценности, регулярно питаться и участвовать в каких бы то ни было развлечениях, но он не смог отнять у нее то, что было частью ее существа — достоинства женщины, кое-что значившей и без мужа, веселого нрава и умения создавать вокруг себя атмосферу любви.

— Что с тобой? — встревоженно спросила мать, увидев, что Джави чем-то не на шутку расстроен. — Что-нибудь стряслось?

Сын ответил ей сердитым взглядом.

— Нарендер… Он отказался идти с тобой? — догадалась она.

Джави всегда поражала ее способность угадывать причину дурного и хорошего расположения духа окружающих.

— Именно так. Он занят поисками смысла жизни, а я, видишь ли, только мешаю ему размышлять! А все это — результат твоего изысканного воспитания! — такой упрек Джави ни за что бы себе не позволил, если бы мог сейчас контролировать себя хоть немного.

Деви пропустила это мимо ушей. Она раз и навсегда решила для себя, что не станет тратить силы и нервы на то, чтобы реагировать на недовольство сына ее отношениями с Нарендером. Джави не только возмущен его поведением и озабочен будущим — он еще и ревнует. Причем положение усугубляется тем, что он ревнует и Нарендера к матери, и мать к Нарендеру. Да, у ее сына немало проблем в жизни — и большинство из них он создает себе сам!

— Дела семьи его нисколько не интересуют! Если мы разоримся, то он заметит это только по тому, что ему перестанут приносить в комнату завтрак на золотом подносе! — продолжал Джави, не дождавшись от матери никакой реакции на свои слова.

Деви по-прежнему молчала. Сыну показалось, что она ждет не дождется, когда он наконец уйдет, и он поспешил вон из гостиной, обиженный тем, что никто не хочет понять его чувств.