Под солнцем Каталонии

…Летом 1929 года молодой художник Сальвадор Дали пригласил к себе на средиземноморское побережье Испании, в рыбацкую деревню Кадакес, своих друзей из Парижа, и среди них Поля Элюара с женой и дочерью. С Элюаром Дали познакомился в Париже, в ночном клубе «Бал Габарин», за несколькими бутылками шампанского. Элюар показался Сальвадору легендарным героем. Он спокойно попивал из своего бокала и разглядывал прекрасных женщин, окружавших компанию. Гала тогда уехала в Швейцарию лечиться в санатории, а с Элюаром была его подруга. На прощание поэт обещал летом приехать в Кадакес и свое слово сдержал.

По дороге в Испанию Элюар с восторгом рассказывал жене о необычном творчестве Дали и о его эпатирующем фильме, созданном вместе с режиссером Луисом Бунюэлем, «Андалузском псе», вызывающим благодаря монтажу ассоциации, полные гротескного абсурда. Именно Дали принадлежала идея шокирующего кадра в этом фильме — разрезание человеческого глаза. «Он не переставал восхищаться своим милым Сальвадором, словно нарочно толкал меня в его объятия, хотя я его даже не видела», — вспоминала впоследствии Гала.

^{Набережная в Кадакесе}

Выбравшись из такси в измятом костюме, утомленная долгой дорогой, Гала не понимала, что ей делать в этой деревушке на краю света. Ей сразу стало скучно и жалко себя. Подступало раздражение, подогреваемое жарой. Поначалу Гала приняла Дали за противного и невыносимого типа из-за его прилизанных черных волос, которые придавали ему вид профессионального танцора аргентинского танго. Необычна была и его походка, какая-то подпрыгивающая, и костюм — белые узкие брюки, шелковая рубашка с жабо, длинные бусы, что делало молодого человека женоподобным. А он в ее присутствии чувствовал себя скованно. Элегантная, пресыщенная парижанка мерил а Дали холодным взглядом. Он ей совершенно не понравился. Неужели этот, по-видимому, психически неуравновешенный молодой человек действительно необычайно талантлив? Уж слишком он эксцентричен.

Гала не разделяла восхищения своего мужа молодым каталонцем и, кроме отчуждения, ничего не чувствовала. А Дали вел себя странно, в свою очередь не доверяя Гала. Время от времени от сильного смущения и стеснительности, которые испытывал художник, на него нападали неудержимые приступы истерического хохота… Сальвадору было двадцать пять лет, и он был девственником. Гала, зрелая, опытная женщина, была на десять лет его старше.

«Мне мешала говорить ее кожа, такая близкая ко мне, такая естественная. Кроме болезненной красоты лица, в ней таилось еще немало элегантности. Я смотрел на ее стройную талию, на победительную походку и говорил себе с некоторой долей эстетического юмора: „У Победы тоже может быть омраченное плохим настроением лицо. Не надо прикасаться к этому“. И все же я захотел прикоснуться к ней, обнять ее, когда Гала взяла меня за руку. Тут подкатил смех, и я стал хохотать, и чем сильнее, тем это было обиднее для нее в данный момент. Но Гала была слишком горда, чтобы обижаться на смех. Сверхчеловеческим усилием она сжала мою руку, а не бросила ее пренебрежительно, как сделала бы любая другая женщина. Ее медиумическая интуиция объяснила ей значение моего смеха, такого необъяснимого для других. Мой смех не был „веселым“, как у всех. Он не был скептическим или легкомысленным, но он был фанатизмом, катаклизмом, пропастью и страхом. И самым ужасающим, самым катастрофическим хохотом я дал ей понять, что бросаю его к ее ногам», — писал Дали в дневнике.

Оживший сон

Дом художника стоял за деревней, на берегу бухты, похожей на полумесяц. Он был выкрашен в белый цвет, перед ним рос эвкалипт и пламенели герани, ярко выделяясь на черном гравии. Наутро, чтобы поразить своих гостей, Сальвадор решил предстать перед ними в экстравагантном виде и насладиться произведенным эффектом — он, как и многие неуверенные в себе люди, любил эпатаж. Художник тщательно подготовился: выкрасил синькой выбритые подмышки, смешал козий помет, рыбий клей и лаванду и этим «благовонием» умастил тело, заложил за ухо цветок красной герани. И вдруг, выглянув в окно перед выходом на пляж, Дали увидел Гала словно новыми глазами. Она показалось ему совершенно неземной. Эпатировать гостей расхотелось. Дали внезапно осознал, что это женщина всей его жизни, снившаяся ему на протяжении многих лет, женщина, о которой он мечтал одинокими ночами. Как он сразу этого не понял? С самого детства в своих снах он часто видел русскую девочку, укутанную в белый мех, мчавшуюся в санях, запряженных тройкой, по блестящему снегу, разлетавшемуся во все стороны…

«Она была уже там. Гала, жена Элюара. Это была она! Галючка Редивива! Я узнал ее по обнаженной спине. Тело у нее было нежное, как у ребенка. Линия плеч — почти совершенной округлости, а мышцы талии, внешне хрупкой, были атлетически напряжены, как у подростка. Зато изгиб поясницы был поистине женственным. Грациозное сочетание стройного, энергичного торса, осиной талии и нежных бедер делало ее еще более желанной», — вспоминал художник. Говорить с нею Сальвадор не мог, зато всячески старался услужить ей: кидался за подушкой, чтобы поудобнее усадить ее на тахте, бежал за стаканом воды… И с несказанным восторгом сто раз на дню помогал переобуть сандалии…

Прогулки по скалам

На следующий день Сальвадор встретился с Гала, и они пошли гулять по скалам у мыса Креус, вдоль голубых морских бухточек. Дали ждал, когда Гала заговорит, но она не знала, с чего начать. На эту встречу с Сальвадором ее направил Поль, как будто специально толкая ее к сближению с молодым каталонцем. Увидев картину Дали «Скорбная игра», Элюар и его друзья-сюрреалисты хотели выяснить, не копрофаг ли Дали или он просто по своему обыкновению эпатирует публику, изобразив на картине экскременты. Гала и Дали шли молча, наконец Гала решилась заговорить и выполнить поручение Поля. «Если эти вещи соответствуют вашему существованию, — сказала она ему, — то я нахожусь с вами в жизненном несогласии, потому что мне в моей жизни это кажется ужасным». Художник поклялся, что он не копрофаг, что это все выражение его тайных подсознательных страхов, и вдруг, как это часто с ним бывало, начал истерически хохотать. Гала остановила его. «Мой мальчик, мы больше никогда не расстанемся», — выждав паузу, неожиданно и твердо произнесла она. Фраза оказалась судьбоносной…

^{Набережная у мыса Креус, Кадакес}

Когда Сальвадор находился в обществе Гала, он не мог отвести от нее взгляда. Он смотрел на нее не только как на притягательную женщину, но как на явление Женщины с большой буквы. Она казалась ему божественной, неизведанной, недоступной, пришедшей из сновиденного Зазеркалья… Как ни странно, ему, робкому и закомплексованному, очень нравилось надменное, гордое, презрительное и высокомерное выражение лица Гала, лишенное дружелюбия. Она и манила его, и отпугивала. Художник в своем двадцатипятилетнем возрасте еще ни разу не вступал в близкие отношения с женщиной. Ему казалось, что для этого необходима какая-то ужасная физическая сила, которой он не обладал. «До знакомства с Гала, — рассказывал Дали, — я был убежден, что я импотент… К тому же, я прочитал один жутко порнографический роман, в котором какой-то Казанова рассказывал, как, проникая в женщину, он слышал, что она трещала, как арбуз! Я сразу же себе сказал: „Ты, конечно же, не способен заставить женщину трещать, как арбуз“».

Любовь Дали, любовь полубезумца, вспыхнувшая с первого взгляда, не могла быть такой, как у других. Их прогулки с Гала напоминали блуждания двух сумасшедших. Они забирались все выше и выше по узким горным тропам, пока у Гала не начинала кружиться голова. С каждой новой встречей они как бы говорили себе: «Пора с этим покончить». В решающий день Гала надела белое и такое тонкое платье, что, увидев ее, Дали вздрогнул. «Что вы хотите, чтобы я сделал с вами?» — сгорая от возбуждения, спросил он у нее. И, вся дрожа, она ответила тонким детским голосом: «Я хочу, чтобы вы вышибли из меня дух!»