Фулгрим отступил на шаг под натиском ярости Хоруса и с наслаждением ощутил, как волнение противоборства вызвало во всем теле приятное покалывание.
— Может, и так, Хорус. Возможно, кто-то должен сказать тебе несколько прописных истин, особенно теперь, когда рядом нет твоих морнивальцев.
— Вспомни про меч, — сказал Хорус, указывая на пропитанный ядом клинок, отданный им Фулгриму при их последней встрече. — Я подарил тебе этот меч в знак своего доверия, Фулгрим. Лишь нам одним известна его истинная сила. Это оружие чуть не убило меня, и все же я с ним расстался. Неужели ты думаешь, что я отдал бы тебе такое оружие, если бы не доверял?
— Нет, Воитель, — ответил Фулгрим.
— То-то же. Из всех моих кампаний положение на Истваане-пять наиболее критическое, — продолжал Хорус, и Фулгрим понял, что Хорус справился с опасным пламенем своего эго и теперь призвал на помощь незаурядные способности дипломата. — Истваан-пять тревожит меня больше, чем разгоревшаяся война внизу. Я не могу доверить это никому другому. Ты должен отправиться на Истваан-пять, брат мой. Все зависит от твоих успехов.
Фулгрим позволил себе еще одно опасно долгое мгновение наслаждаться возникшей между ними напряженностью, а потом рассмеялся:
— А теперь ты мне льстишь, надеясь, что мое самолюбие заставит выполнить твои приказы.
— Сработало? — поинтересовался Хорус.
— Да, — признал Фулгрим. — Хорошо. Воля Воителя будет выполнена. Я отправляюсь на Истваан-пять.
— Эйдолон останется командиром Детей Императора, пока мы к вам не присоединимся, — добавил Хорус, и Фулгрим кивнул:
— Он с радостью ухватится за шанс проявить свои способности.
— А теперь, Фулгрим, оставь меня, — сказал Хорус. — У тебя много работы.
Фулгрим изящно развернулся и покинул владения Воителя. Воспоминания о едва не наступившей конфронтации и явном гневе брата снова возбудили все его чувства, и дыхание вырывалось из груди короткими резкими толчками.
Ощущение оказалось потрясающим, и Фулгрим предвкушал все новые и новые мгновения наслаждений, когда осуществится план Воителя, касавшийся Истваана V. Его ждали новые ужасы, новые смерти, новые восторги.
Соломон пробил своим ревущим мечом доспехи оказавшегося рядом воина и резко повернул клинок, коверкая слои керамита, кости и плоть. Из ужасной раны брызнула кровь, и предатель рухнул на мозаичный пол. Превозмогая боль, Соломон обернулся, ища очередного противника, но единственным, кто остался на ногах, был Люций, и лицо мастера меча еще пылало возбуждением схватки. Соломон внимательно осмотрелся, чтобы увериться в отсутствии врагов, и только тогда опустил меч и обратил внимание на боль многочисленных ран.
Зубья меча еще некоторое время медленно вращались, стряхивая капли крови, затем совсем остановились. Соломон тяжело вздохнул, сознавая, насколько близко было их поражение. Мастерство, с которым Люций поражал врагов, граничило с чудом, и Соломон не сомневался, что его репутация самого опасного убийцы была заслуженной.
— Мы справились, — выдохнул он, внезапно сознавая, как дорого далась им эта победа.
Все воины отряда Люция были мертвы, и Соломон, окидывая взглядом поле битвы, с горечью отметил, как мало отличий между предателями и верными воинами.
Если бы не жестокий поворот судьбы, разве мог бы он повернуть оружие против своих собратьев?
— Точно, справились, капитан Деметр, — с усмешкой отозвался Люций. — Одному мне было бы гораздо тяжелее.