Может показаться странным, но в статьях во «Франкфуртер цейтунг» мы не нашли мест, где бы Рихарду Зорге приходилось совершать насилие над собой. Он, естественно, многого не договаривал, но то, что он говорил, было результатом объективного анализа и соответствовало истинному положению дел. Ему, видимо, вообще претила газетная трескотня и способность некоторых газетчиков легко принимать желаемое за действительное. В той же «Франкфуртер цейтунг» он вышучивал своих японских коллег, «постоянно воюющих друг с другом за «лучшую историю»… Воспеваются подвиги, совершаемые с помощью обнаженного меча или ружейного приклада, самопожертвование мелких отрядов «камикадзе» — смертников… Начинает казаться, что читаешь самурайскую легенду».
Но, разумеется, в своих статьях, зачастую очень полемических, он воевал не с журналистами. Эти статьи дают довольно ясную картину тех противоречий, которые существовали в японском обществе, противоречий между интересами японского народа, для которого война чужда и пагубна, и официальным внешнеполитическим курсом на милитаризацию. Можно только удивляться, что одна из крупнейших газет третьего рейха предоставляла свои страницы для таких смелых по тем временам высказываний!
К еще более решительным выводам на этот счет пришел кандидат исторических наук Ю. Орлов, изучающий деятельность Зорге-журналиста: «В своих корреспонденциях, — пишет он, — Зорге рассказывал о событиях, которые оказались прологом ко второй мировой войне. В них нашло свое отражение то, что внутренне переживал, но не мог открыто высказать Зорге: его ненависть к войне и фашизму. И хотя основным в деятельности Зорге была разведывательная работа, но и как журналист он оставался борцом за то великое дело, за которое отдал жизнь».
Марка «Франкфуртер цейтунг» обеспечивала ему твердое положение в обществе, но не избавляла от многих неприятностей, с которыми, впрочем, сталкивался любой иностранец, попавший в Токио.
Условия, в которых пришлось работать в Японии, Зорге описал в одном из своих донесений: «Трудность обстановки здесь состоит в том, что вообще не существует безопасности. Ни в какое время дня и ночи вы не гарантированы от полицейского вмешательства. В этом чрезвычайная трудность работы в данной стране, в этом причина того, что эта работа так напрягает и изнуряет».
Однажды в Токио приехал любящий путешествовать известный немецкий писатель Фридрих Зибург. Он попросил Зорге сопровождать его в поездках по Японии. Позже Зибург писал в своем очерке:
«В тех двух или трех поездках в провинцию, которые совершили мы с Зорге, было много полицейских в униформе и в штатском, находившихся вблизи, контролировавших нас, втягивавших в разговоры чуть ли не насильно… В большинстве это были те вопиюще незаметные молодые люди, которые всегда с удовольствием принимали мои визитные карточки. Их я в первые же дни после приезда по настоятельному совету Зорге заказал в японской типографии. Служащий тайной полиции изучал обычно визитную карточку так, будто это стоящий документ, кивал довольный и исключительно вежливо просил разрешить ему задержать эту карточку… Мы с Зорге… ездили в Киото, в Нару и Ямаду, где осматривали священные гробницы. В поездах все время появлялись личности, которые заговаривали с нами на ломаном английском или немецком и просили наши визитные карточки. На вокзале в Ямаде нас остановила целая группа одетых в униформу полицейских; кланяясь и втягивая в себя воздух, они сфотографировали нас…»
Зибург посмеивается и удивляется на каждом шагу. Зорге относится к слежке за собой вполне серьезно. Он не удивляется.
Еще 7 января 1934 года Зорге сообщил в Москву: «Я особенно не боюсь больше постоянного и разнообразного наблюдения и надзора за мной. Полагаю, что знаю каждого в отдельности шпика и применяющиеся каждым из них методы. Думаю, что я их всех уже стал водить за нос».
Перед Рихардом Зорге стояла задача — «глубокое врастание в немецкие круги». Этими «кругами» было прежде всего германское посольство в Токио. Спустя какое-то время его сотрудники стали считать за честь принимать у себя известного журналиста. Из многочисленных знакомств, завязанных Зорге, наиболее перспективным оказалось знакомство с Эйгеном Оттом.
Полковник Отт приехал в Токио осенью 1933 года военным наблюдателем. Он должен был изучить политическую обстановку и к весне 1934 года подготовить доклад о результатах работы. Весьма осведомленный, имеющий широкие связи корреспондент «Франкфуртер цейтунг» заинтересовал полковника.
Уехав в Германию с докладом, Отт вернулся оттуда военным атташе. О том, как сложились его дальнейшие отношения с журналистом, можно судить по одному из донесений группы:
«Когда Отт получает интересный материал или собирается сам что-нибудь написать, он приглашает Зорге, знакомит его с материалами. Менее важные материалы он по просьбе Зорге передает ему на дом для ознакомления, более важные секретные материалы Зорге читает у него в кабинете».
29 апреля 1938 года «Франкфуртер цейтунг» сообщила своим читателям, что «новый посол в Токио генерал-майор Отт вручил императору свои верительные грамоты». Это было, пожалуй, самым крупным успехом в выполнении Зорге операции «врастания». Он получил неограниченный доступ к информации из первых рук.
С тех пор они встречались ежедневно. Вместе просматривали по утрам дипломатическую почту, обсуждали текущие проблемы.
Иногда Зорге оставался в посольстве на ночь, чтобы писать за Отта доклады его берлинскому начальству, а утром вновь, стараясь скрыть смертельную усталость, входил к послу в кабинет…
А между тем, если поверить многочисленным писателям, очевидцам и неочевидцам, жизнь его в Токио протекала так:
Из бара «Рейнгольд», где висели полотнища со свастикой, он в обнимку с глубоко декольтированными женщинами перекочевывал в ресторан «Фледермаус», где не было полотнищ со свастикой, но был знаменитый шотландский виски. Приемы и гейши, прогулки на белоснежных яхтах и фотопленки в букетах роз, легкие победы и крепкое вино, неуловимый, вездесущий, таинственный — таким обычно выглядит Зорге под пером зарубежных «популяризаторов».
Это ложь. Никогда не существовало Рихарда Зорге супермена и супершпиона. Рихард Зорге был другим. И в мелочах и в главном.
Вот, скажем, как он сам объясняет секрет своего успеха в Токио: