— Доктор социологии.
Он получил эту степень в Гамбургском университете еще в 1919 году, защитив диссертацию «Имперские тарифы Центрального союза немецкого объединения потребителей».
Через два года молодой ученый издал книгу «Роза Люксембург и накопление капитала». Сам он относился к этой своей работе скептически, называя ее «постыдным плодом своей писанины». Но на самом деле эта книга — очень точное и ясное изложение сложных теоретических положений, выдвинутых выдающейся марксисткой. В московских библиотеках сегодня можно получить и брошюру «План Дауэса и его последствия», написанную Рихардом Зорге в 1925 году. Эту работу и следующую — о германском империализме — сам автор расценивает как серьезное исследование.
Он был прозорливым политиком, некоторые его суждения и по сей день поражают точностью и дальновидностью. Иногда трудно поверить, что та или иная его статья написана не вчера, а почти сорок лет назад.
Две страны занимают ум и сердце Зорге: Германия и Советский Союз. Но граница, которая их разделяет, отнюдь не та, что проходит между двумя государствами. Для интернационалиста Зорге это граница между империализмом и социализмом. Он пристально следит за развитием Германии как империалистического государства.
«Своеобразие германского капитализма заключается не только в том, что он обуздан другими державами… При стечении благоприятных для него обстоятельств в смысле мировой политической конъюнктуры германский империализм может еще пережить период подъема за счет своих капиталистических соседей», — так пишет Рихард Зорге в статье 1926 года «Своеобразный характер возрождающегося германского империализма».
Теперь мы знаем, какую политическую конъюнктуру он предвидел — ту, что привела к власти Гитлера, что повлекла за собой Мюнхен и вторую мировую войну. Многим буржуазным политиками обывателям казалось тогда, что Германия вычеркнута из списков мировых империалистических держав. Только коммунисты боролись против возрождающегося германского империализма. Зорге изучал литературу о войне. Как и ко всякому делу, к своей работе публициста и исследователя он относился в высшей степени добросовестно. Он прочитывал огромное количество книг, заполнял бесчисленные тетради выписками из статистических справочников, экономических обзоров, штудировал работы Энгельса о войне и материалы о Версальском мире, ежедневно прочитывал кипы немецких газет. Каждое положение его статей было результатом огромного труда и потому представляется особенно весомым. А он писал в той же статье:
«Германия… в большей мере, чем какая-либо другая страна, склонна проводить политику разжигания и раздувания новых империалистических конфликтов. Таким образом, германская политика в силу ее интриганского характера косвенно подстрекает к будущим войнам…»
Можно только удивляться тому, каким даром социального и политического провидения обладал этот человек. Еще в 1929 году, за четыре года до прихода Гитлера к власти, в статье «Национал-фашизм в Германии» он пишет:
«Если национал-фашизм в течение первого периода своего существования представлял собой террористическую группу, состоящую из деклассированных мелкобуржуазных элементов, студенчества, демобилизованного офицерства и люмпен-пролетариев, то во второй период… базис его составила мелкая буржуазия… Не может существовать никаких сомнений, что звучащие столь радикально демагогические агитационные фразы национал-социалистических опричников тяжелой индустрии должны только прикрывать их подлую цель: насильственное и кровавое подавление революционного рабочего движения и установление открытой диктатуры капитала».
Опасность войны как угрозы мировому революционному движению, опасность войны против советских республик — оплота революционного пролетариата — волновала коммуниста Рихарда Зорге. Будущее для Зорге воплощалось в Советской России, в СССР. «Та роль, которую СССР теперь играет, — писал он в 1927 году, — вызвана тем, что революционные силы… фактически видят в СССР единственного союзника… СССР является единственной антиимпериалистической страной, от которой можно ожидать поддержки».
Много лет спустя, уже находясь в японской тюрьме Сугамо, он повторил, что для него социализм и мир, Советский Союз и мир — синонимы. «Главная моя цель заключалась в том, — говорил он, — чтобы защищать социалистическое государство, чтобы оборонять СССР, отводя от него различного рода антисоветские политические махинации, а также угрозу военного нападения».
Начиная с 1927 года среди теоретических работ Зорге все чаще встречаются статьи о политическом и экономическом положении дальневосточных стран. Написаны они с той же основательностью, точностью и глубоким знанием, которые всегда отличали работы Зорге. Его внимание к Дальнему Востоку отнюдь не случайно.
Многие острые противоречия империалистических держав сосредоточились на Дальнем Востоке, откуда исходила и непосредственная угроза Советскому Союзу. «В настоящее время должен быть решен вопрос о гегемонии американского, английского и японского империализма», — пишет Зорге. И вывод, который он делает в статье 1927 года, определил, может быть, его судьбу революционера, его личную судьбу:
«…Как раз на почве взаимоотношений в Азии обострились противоречия между тремя сильнейшими империалистическими державами, и война должна неизбежно наступить».
Зорге был марксист и в силу своих убеждений ненавидел войну. К тому же Рихард Зорге был солдат не в переносном, а в буквальном смысле этого слова. Он сам сидел в окопах, он сам стрелял и в него стреляли. Его глушили разрывами тяжелых снарядов, засыпали землей, травили газами и жгли огнеметами. Это его друзья умирали рядом, и это он, лично он, солдат такого-то полка Рихард Зорге, стонал от боли и терял сознание, когда санитары тащили его по полю и врачи вытаскивали из него осколки.
Он был на Сомме. На той французской реке, где с июня по ноябрь 1916 года убили 400 000 немцев, 360 000 англичан, 200 000 французов. И когда он в сдержанных выражениях, подобающих автору научной статьи, писал: «Война не является результатом злой воли или безумия, но результатом империализма. Устранить современную войну — значит устранить империализм», — можно поверить: к такому выводу его привели не только личные убеждения, но и личные чувства. Зорге выстрадал эту мысль. Она стала частью его жизненной программы, которую он с такой последовательностью, с таким мужеством отстаивал до конца.
В хоре похвал советскому разведчику приходилось слышать и скептические голоса: революционер, ученый, и вдруг — разведка… Что определило такой «странный» переход? Но в свое время еще больше скепсиса, если не сказать яда, слышалось в нападках на Дзержинского, Берзина. Как же это большевики-подпольщики, чистейшие из чистейших, пошли на работу в ВЧК! «…Это обывательские толки, ничего не стоящие», — говорил об этих нападках Ленин. Он высоко ценил деятельность тех органов, которые являлись «разящим орудием против бесчисленных заговоров, бесчисленных покушений на Советскую власть со стороны людей, которые были бесконечно сильнее нас». «Сейчас стоит вопрос о жизни и смерти… — писала «Правда» в сообщении о покушении на В. И. Ленина. — Пролетариат не любит подставлять другой щеки…»
Еще у подростка Рихарда, увлекавшегося историей, были свои любимые периоды в развитии человечества. Более всего он преклонялся перед французскими революционерами. Позже он мог прочесть у Ленина: «Мы знаем, как во Франции в 1848 году расправлялись с пролетариями, и когда нас упрекают в жестокости, мы недоумеваем, как люди забывают элементарнейший марксизм». Рихард Зорге хорошо усвоил «элементарнейший марксизм». Он хорошо разбирался в том, какие ошибки погубили дорогую ему Парижскую коммуну. И зло, едко смеялся в своих статьях над новоявленными пацифистами и чистоплюями и над теми болтунами, кто верит, «будто одним голым констатированием действительности можно преодолеть действительность».
Пролетарский гуманизм был всегда присущ ему, как дыхание. Нет, Зорге и после отъезда из Москвы не стал другим. И сам никогда не делил свою жизнь на «до двадцать девятого» и «после двадцать девятого»…