Я не то, чтобы сильно этого боялся, до этого я много лет работал в подобном стиле. Это вовсе не страшно, но, я хорошо помнил, как все дни между контрактами я был занят беготней, переговорами и люто ненавистной бумажной работой: соглашения, протоколы и прочее и прочее. Да и денег, в конечном итоге, оказывалось, пожалуй, поменьше. Короче говоря, я согласился. Семья, в общем, тоже не возражала, узнав о предлагаемых условиях.

В назначенный день я, без особого энтузиазма, прибыл в некое место возле Бейт-Шемеша, где была расположена одна из Израильских баз ВВС. Там нас встретили и проводили куда-то под землю, в довольно просторный и прохладный зал. Стояла полнейшая тишина, если не считать, что где-то в углу стрекотал, неизвестно как сюда попавший, сверчок.

Спустя некоторое время, за которое мы еще не успели соскучиться, в зале появился военный, но, как ни странно, это был не израильтянин. Объявившийся офицер представился, и выяснилось, что он – майор ВМФ США, и, видимо в этой связи, он был по-военному краток:

– Через час мы вылетаем в Вашингтон. Там вас накормят обедом, и затем вам выдадут пропуска, униформу и все прочее, что может понадобиться. Там же вы пройдете инструктаж, относительно дальнейших действий и режима работы.

Кто-то стал возражать, мол, он думал, что это будет что-то вроде интервью, и ничего с собой не взял. На это майор решительно отрезал:

– Отставить! Можете сделать телефонный звонок домой и предупредить. Все, что вам будет нужно, вы получите на месте. Кстати, все электронные устройства, как то: мобильники, фотоаппараты, компьютеры и даже электронные часы – вы оставите здесь, на базе, и заберете по возвращении. Еще вопросы?

Встал один высокий мужчина лет до сорока, но с уже тронутыми сединой волосами:

– А как быть с машинами, на которых мы приехали?

– Оставьте адреса, номера машин, ключи и телефон с кем связаться. В течение недели ваши транспортные средства будут доставлены по указанным адресам.

Все лишь ошарашено переглядывались, из кого-то вырвалось несколько произнесенных полушепотом солдатских ругательств самого скверного толка. У меня же в голове промелькнула одна единственная мысль, которая для человека, прожившего тридцать с небольшим лет за «железным занавесом», выглядела вполне естественно: «Все! Приехали! Двадцать лет без права переписки…»

Затем пришел офицер – израильтянин, и мы сдали все, что было сказано, включая часы. Впрочем, мои почему-то не забрали: они хоть и были, строго говоря, электронными, но также имели и стрелки, а потому под конфискацию, очевидно, не подпадали. Затем, другой угрюмый офицер – израильтянин, который, судя по цвету кожи, был уроженцем Йемена, жестом приказал следовать за ним. Все поднялись, и пошли, по дороге сотрясая воздух все тем же незамысловатым набором матерных эпитетов. Он привел нас к стене, выкрашенной желтой масляной краской, где на высоте среднего человеческого роста висел допотопный эбонитовый телефон. Все выстроились в очередь, и мне пришлось выслушивать тираду за тирадой, как две капли похожую на последующую и предыдущие:

– Мирьям, я уезжаю прямо сейчас!.. Ага… Да, на два месяца!

В трубке жуткий крик, на какой только способна супруга-еврейка, ущемленная в неких правах…

– Откуда я знал? Они сказали приехать на инструктаж! Какие еще трусы? Они, сказали, что все дадут на базе! Все! Хватит! Считай, что я в милуиме3!

Далее шел снова сплошной крик, типа: «Ты что сдурел? А кто ребенка из садика заберет?» Ну, или что-то в таком же роде. После короткой перепалки, раздосадованный рекрут бросал трубку, выдавая новую партию ругательств, и его место занимал следующий. Как ни странно, но Бэла меня предупредила, и я знал, что сегодня мы улетаем, и потому прихватил все необходимое. Например, среди прочего, я взял с собой несколько книжек и серьезный программируемый калькулятор, для того, чтобы длинными, скучными вечерами продолжать свои расчеты. Калькуляторы по таинственным причинам не были морским майором причислены к электронным приборам, подлежащим конфискации, а уточнять, надо ли их все-таки сдавать я, понятно, не стал.

Затем, чуть ли не с постанываниями, вся группа двинулась на взлетное поле. Там нас подвели к трапу транспортника C-17 и спустя минут сорок, экипаж получил разрешение, и мы взлетели. Полет был в высшей степени скучный и фантастически неудобный. Кроме нас внутрь самолета были загружены еще какие-то деревянные ящики, иллюминаторов по бортам не было, и вообще мы ютились на каких-то неудобных сидениях, спинки которых стояли вертикально и не опускались. Кроме того, мы почему-то сидели спиной к округлому борту. Самолет над Атлантикой довольно сильно болтало, ящики в ответ болтанке скрипели так, что казалось, вот-вот развалятся. Большинство нашей группы умудрилось уснуть, а я достал калькулятор и продолжил свои расчеты. Наши мучения закончились часов через шесть с половиной, когда мы приземлились в Вашингтоне, но не в нормальном порту, а на какой-то военной базе.

Неподалеку от места нашей посадки уже стоял большой десантный вертолет, типа Чинук, и, вращая обоими винтами, показывал, что готов в любую минуту подняться в воздух. Майор, сопровождавший нас, довольно крикливо велел пересесть на борт вертолета, что мы и сделали, хоть и, огрызаясь, но довольно быстро и затем минут через десять снова взлетели. Летели мы, пожалуй, с полчаса или немного меньше, и на этот раз сели на вертолетной площадке у какого-то довольно внушительного серого здания из литого бетона. Я тогда подумал даже, что это был один из штабов стратегической авиации, что расположен недалеко от Пентагона. Мне показалось, что когда я прежде бывал в Вашингтоне, то видел похожее здание, проезжая мимо по трассе, хотя, конечно, поручиться за это не могу. Да и наш «морской волк» вряд ли имел отношение именно к стратегической авиации.

Мы все вышли из вертолета и стали осматриваться. Площадка и здание располагались на небольшом холме, с которого была видна довольно широкая река, вероятно – Потомак, отражавшая голубой цвет неба. Справа проходила широкая, не менее чем в восемь полос автострада. Рядом же с нашей площадкой, чуть поодаль находились еще три такие же свободные вертолетные площадки. Все они были одного итого же размера, метров двадцать в диаметре, заасфальтированы и разукрашены каким-то линиями, похожими на перекрестье прицела. Само здание было, скорее, мрачноватым: сплошь, как я и сказал – серый бетон и большие окна с глухо закрытыми жалюзи. Справа был въезд в подземный гараж, или, быть может, просто – под землю. Поскольку само здание было невысокое – этажей пять, было логичным предположить, что основная его часть как раз таки находится под землей.

Родные штабные стены, наконец, согрели суровую душу нашего майора, и он, мужественно расправив плечи, почувствовал себя гораздо увереннее. Для начала он построил нас в две шеренги. Было совершенно очевидно, что он был простым интендантом или мелким штабистом, и уже давно тайно мечтал кого-нибудь построить.

Майор оглядел получившийся результат, но остался недоволен. В команде было девять человек, и потому две шеренги получились разной длины. Майор ненадолго задумался, видимо, производя в уме какие-то военные расчеты, и затем приказал снова перестроиться в некий квадрат три на три. Теперь та особая часть его мозга, отвечающая за военную эстетику уязвлена не была, и мы, наконец, двинулись к воротам довольно расхлябанной походкой. Наш стиль строевого шага явно сыпал нашему суровому вояке соль на старые штабные раны. Он временами останавливался, оскаливался, но понимая, что взять с нас нечего, ибо присягу на верность американскому народу мы не давали, лишь выдавал что-то матерное в адрес fu…ing civilians, и пародия на строевой шаг продолжалась, отдавая все большим цинизмом.