Терпеливым рыболовам, сидящим с удочками по берегам рек, известно, что самый удачный лов бывает на ранней заре, когда голодна рыба, когда она жадно бросается на наживу, но не видит предательских крючков и лёс. Все расчеты свои Ушаков строил на том, что ранним утром с судов можно будет удачно стрелять по гордо раскинутой в высоте крепости, в то время как из крепости в первые десять — двадцать минут не разглядят внизу, в широком мглистом море, где и какие атакующие суда, тем более что для атаки они были расставлены ночью в новом порядке.
Каждое судно заранее знало свою цель; огонь его орудий собранный и должен был стать сокрушительно метким. Огонь же крепостных пушек поневоле должен быть рассеянным вначале, пока не ушла еще с моря предрассветная мгла.
Но рассеянным он должен был остаться и потом, так как атака готовилась повсюду — и с моря и с суши, а двадцать восемь больших судов имели орудий одного борта все-таки значительно больше, чем было их в крепости, все преимущество которой состояло только в том, что камень казематов ее цитаделей не горел, а пробоины в нем от ядер были не глубоки и не заполнялись водою.
Грянул первый залп с флагманского корабля, и тут же загремело все море. Желтые вспышки выстрелов заволакивало тут же белым дымом. Этот дым был настолько плотен и так высоко поднимался, что совершенно скрывал корабли. Он мешал бы и точной стрельбе по крепости, если бы это была не неподвижная и уж давно пристрелянная цель и если бы утренний ветер не относил в сторону дымовые клубы и полотнища.
На грот-марсе и грот-салинге «Св. Павла» сидели надежные матросы и поднимали флаги по приказам Ушакова, но уже в конце первого часа канонады, когда совершенно рассвело, стало ясно, что все идет так, как ожидалось; самая мощная батарея, против которой действовал флагманский корабль, была сбита, несмотря на то, что она не поскупилась на каленые ядра и что не меньше десяти пожаров начиналось на «Св. Павле», — они тут же тушились матросами.
Отчаянно защищался остров Видо, — там был лихой гарнизон и хорошо укрыты орудия. Суда Пустошкина залп за залпом долбили чугуном камень, как кирками. Иногда на них вспыхивало пламя, так же как на «Св. Павле», но Ушаков был спокоен за своих матросов: они умели бороться с огнем, как и с водою в штормы.
Как действовали турки в бою, было ему хорошо известно на опыте в Черном море; но зато им и даны были фланги, где могли быть полезны и турки, лишь бы они выдержали бой с крепостью до конца и не повернули в открытое море.
Прошло два, прошло три часа жестокой канонады; Ушаков приказал сигнализировать благодарность Кадыр-бею: он на деле показывал, что исполняет приказ султана учиться у русского вице-адмирала науке побеждать.
Каленых ядер у гарнизона крепости хватило только на первый час борьбы, дальше лишь сбивались стеньги и реи, и матросы в трюмах, действуя острыми топорами и паклей, спешно заделывали подводные пробоины в бортах.
К полудню Ушаков заметил, что огонь крепости ослабел. Оказалось ли много там подбитых орудий, или недоставало уже снарядов, но даже и турки стреляли теперь далеко не так вяло, как французы... Ушаков снял фуражку, перекрестился и приказал поднять сигнал Пустошкину и Кадыр-бею, чтобы начали сходить на берег десанты.
V
Ветер, тянувший с моря на берег, поутру утих с восходом солнца, и пушечный дым стлался над морем вблизи судов, укрывая катеры с десантом. Не помогли ни железные цепи, прикрепленные к мачтам, ни мачты, вколоченные в расщелины каменного дна, ни стрелки гарнизона, пытавшиеся ружейными залпами опустошить катеры.
Корабли на ружейные залпы отвечали залпами орудий, а катеры находили места, удобные для причала, так как достаточно уже мачт и цепей было перебито во время утренней канонады.
Даже туркам удалась высадка, а появление их на берегу давало знать албанцам и корфиотам, что настало и для них время идти на приступ. Загудели албанские волынки, затрещали глухо, но внушительно турецкие барабаны, а русские горнисты истово выводили на своих медных рожках:
В ко-лон-ну
Соберись бегом!
Тре-зво-ну
Зададим штыком!
Скорей, скорей, ско-ре-е-ей!
И только корфиоты, старательно таща штурмовые лестницы, приближались к своей крепости без всяких воинственных мелодий: ни многочисленные албанцы, присланные турецким пашой, ни тем более турки доверия им не внушали.