Малой жил один. По весне, когда укропский снаряд угодил в крышу соседа, досталось и палатам митрополита, и ему – осколки посекли стену дома Малого, а два влетели в окно детской, пробили межкомнатную перегородку над кроватью младшей дочери, но, слава богу, никого не задели. После этого случая Малой отправил жену с детьми к знакомым в Евпаторию. Остался вместе с верной Матильдой.

В гостиной, возле круглого стола, молча переминались с ноги на ногу. Воздух густел от нервной неразрешённости.

– У тебя в прихожей, в корзинке с грецкими орехами, граната лежит, – сощурил веки Пёстрый. – Это зачем?

– У задних дверей тоже граната, – признался Малой. – На подоконнике под каской. Если укропы прорвутся – чтобы долго не искать.

– Какое прорвутся! – взвился Лукум, но Пёстрый страшно вытаращил на него глаза, и тот, разведя руки, сдал назад: – А что сказал-то?

– Понимаю, нелегко, – вздохнул Пёстрый. – Но… вразнос-то не надо. Всё проходит. Даже старость. Сколько твоей Матильде стукнуло?

Малой посмотрел на Пёстрого долго и странно.

– Да в самом соку – принцесса.

– Эка… – мотнул лобастой головой Набоб.

– Надо же, – сказал я. – Вот дела…

Лукум хотел усугубить, но, посмотрев на Пёстрого, сдержался.

Снова повисла пауза.

– Вы что? – не выдержал Малой. – Что кислые, точно моча ослиная? Дела-а… – передразнил. – Дела у вас – на стол накрывать, огурцы-помидоры рубить. А мясо – за мной. – Он решительно двинул на кухню.

– Командир, – поспешил следом Пёстрый, – я помогу.

Выходя из гостиной, Пёстрый обернулся, посмотрел на нас с укором и тихо вразумил:

– Деликатнее надо – у человека горе.

– А что сказал-то? – снова развёл руками Лукум.

Через несколько минут на столе красовались банка сметаны и блюдо с нарезанными овощами, петрушкой и стрелками зелёного лука на белых луковичках. Я расставлял рюмки, Набоб резал кирпич белого хлеба, Лукум, принеся из холодильника водку и пакет сока, шуршал без дела конфетным фантиком.

В гостиную вошёл Пёстрый. Лицо его выражало смешанные чувства.

– Беда, – сказал он. – Командир того…