Ну неужели же нельзя было найти другого «хлебного» места для этого замечательного человека?! Ведь война с Германией была совсем близко, это сомнения не вызывало, так почему же в стан «главного противника» не направили настоящего резидента? Достойные кандидаты были — и даже, что называется, под рукой. К примеру, заместителем Кобулова вскоре был назначен Александр Коротков — молодой, но, как мы уже рассказали, весьма опытный сотрудник.

Амаяк Кобулов был старше Короткова на три года, Фитина — на год, однако небезызвестный Никита Сергеевич Хрущёв, в ту пору работавший 1 -м секретарём ЦК Коммунистической партии (большевиков) Украины, а потому Кобулова знавший, назвал его «мальчишкой, и довольно неподготовленным». Ни про нашего героя, ни про Короткова, одного из ведущих сотрудников его отдела, никто ничего подобного сказать не мог...

Когда Фитин узнал об этом назначении — оно, как можно понять, произошло без всякого согласования с начальником 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР, — он был потрясён и возмущён, но абсолютно ничего не мог поделать.

Дэвид Мёрфи пишет по этому поводу так:

«Назначенный резидентом НКВД/НКГБ в Берлин 26 августа 1939 года, Кобулов никогда не работал за границей, не знал немецкого языка и не имел никакого опыта в разведывательных операциях. Но заметьте дату назначения: это было всего три дня спустя после подписания нацистско-советского пакта о ненападении и за четыре дня до германского нападения на Польшу; в этот критический период Сталин и Берия хотели иметь в Берлине человека, которому они могли полностью доверять. Их не заботило, подходит ли он для этой работы. Естественно, профессионалы германского отдела внешней разведки в Москве возражали, но так как Фитин стал начальником управления только в мае 1939 года и всё ещё “проходил испытание”, шансов остановить это назначение было мало»[180].

В общем, все прекрасно понимали: это была высшая номенклатура, и явно, что приказ о назначении был утверждён — не знаем только, устно или письменно — самим Иосифом Виссарионовичем.

Нет, только представить себе! В Берлине, перед самой войной, на двух ключевых должностях, определявших политику руководства СССР по отношению к гитлеровской Германии, — посла Советского Союза и «легального» резидента политической разведки НКВД СССР — оказались Владимир Георгиевич Деканозов и Амаяк Захарович Кобулов. Два абсолютных нуля, зато пользовавшихся расположением наркома Берии. Такой вот бездарнейший «тандемчик»!

А ведь в гитлеровских спецслужбах работали совсем не такие идиоты, как нам бы того хотелось, так что установить, кем же на самом деле является секретарь полпредства СССР в Германии Амаяк Кобулов, брат высокопоставленного чекиста и сам недавний зам руководителя НКВД Украины, для них особенного труда не составило. Ну а предложить новому резиденту свою «подставу» для противника было только вопросом времени...

Вадим Алексеевич Кирпиченко прокомментировал этот момент с присущим ему тонким юмором:

«Назначение Берией Амаяка Кобулова в Берлин было ценным подарком для Гитлера»[181].

Как представляется, высшее руководство НКВД — в смысле, товарищ Берия, — достаточно бесцеремонно вмешивалось в работу разведки. В особенности, по кадровым вопросам.

Каждого резидента и разведчика, возвращавшегося из-за рубежа, принимал не только начальник разведки, но и нарком, самолично, благо разведчиков было немного. Разговор с Берией мог происходить как в присутствии начальника разведки, так и с глазу на глаз. Думается, последнее случалось гораздо чаще, нежели коллективные разговоры.

Один из ветеранов разведки нам рассказывал:

— Когда я учился в 101-й школе, у меня был преподаватель японского языка Григорий Павлович Каспаров, который уже в 1933 году был резидентом в Сеуле — это было корейское генерал-губернаторство Японии, — и проработал он в тех краях довольно долго... Григорий Павлович рассказывал, что когда он возвратился, то его Берия вызвал, насколько помнится, только его, Фитина не приглашал. Каспаров доложил о своих результатах. После доклада Берия задал вопрос: «Ну а японцы вас пытались вербовать?» — «Нет, не пытались». — «Ну ладно, это мы проверим!» И всё. Судьба человека зависела от того, понравился он Берии или нет...

Можно понять, что и судьба самого Павла Михайловича точно так же зависела от симпатий и антипатий всесильного наркома. Порой приходится слышать, что, так как к Фитину благоволил Сталин, Берия тронуть его не мог. Но кто скажет, с какого времени Иосиф Виссарионович, что называется, проникся к Фитину? Явно же, что не в тот период, когда Фитин, одно за другим, передавал руководству НКВД, откуда они шли «наверх», спецсообщения с очередными датами начала войны. И вряд ли в 1941-м, когда оправдались худшие прогнозы и Сталин, официально признав правоту разведки, да и многих других, тем самым расписался бы в своих ошибках. Очень сомнительно также, что произошло это в 1942-м, когда из-за ошибок — или даже упрямства — Верховного, всем советам вопреки излишне распылившего силы по всем фронтам, гитлеровские войска оказались на берегах Волги и в горах Кавказа... Так что «в фавор» Павел Фитин мог попасть не раньше 1943 года, когда, во-первых, подтвердились многие прогнозы разведки, а во-вторых, что главное, Сталин уже стал тем самым великим и мудрым Сталиным, который успешно руководил нашими победоносными Вооружёнными силами и был безусловным лидером советского народа.

Отсюда можем сделать вывод, что Лаврентий Павлович, выдвинувший молодого сотрудника Павла Фитина на должность начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР, в своём выборе не разочаровался и, значит, покровительствовал своему протеже — в необходимых пределах, разумеется. Но «человеком Берии» — в отличие от тех же братьев Кобуловых или своего непосредственного начальника Меркулова — Фитин не был. Нарком, отдадим Лаврентию Павловичу должное, ценил начальника разведки не за личную преданность, но за его деловые и человеческие качества. Хотя, вполне возможно, личные отношения между ними были достаточно прохладными. Но, опять-таки, в государственном масштабе это были фигуры совершенно разного уровня — всесильный нарком, кандидат в члены Политбюро, то есть высшего партийного руководства, и начальник 5-го отдела. Это позже — но при Фитине и очень во многом благодаря Фитину — разведка станет 1-м управлением НКГБ, НКВД, а затем, ещё позже, и Первым главным управлением КГБ СССР, что гораздо более соответствовало её роли и значению в иерархии спецслужб. Но пока что это был всего лишь 5-й отдел наркомата.

Недаром же Фитин, начальник внешней разведки НКВД, в отличие от начальника военной разведки, прямого доступа к Сталину не имел, на личные доклады к нему не ходил и документы напрямую ему не отправлял.

Вот как об этом пишется в энциклопедии «Великая Отечественная война»:

«Сталин не принимал для личного доклада начальника разведки. Его материалы в случае необходимости мог доложить только нарком внутренних дел (госбезопасности). Единственный личный доклад П. М. Фитина И. В. Сталину 17 июня 1941 года состоялся в присутствии наркома госбезопасности В. Н. Меркулова. Такой порядок не способствовал повышению эффективности работы внешней разведки, поскольку её начальник был лишён возможности дать необходимые пояснения докладываемой информации в ходе непосредственного диалога с руководителем государства. Он не видел реакции лидера страны на работу разведки, не получал из первых рук информационные поручения.

Тем не менее, несмотря на указанные недостатки и трудности, внешней разведке удалось добыть убедительную информацию о военных приготовлениях Германии. Причём эта информация носила разносторонний комплексный характер, что повышало её общую достоверность...»[182]