«Политический словарь» трактует события следующим образом:

«Белофинское правительство установило внутри страны режим буржуазной диктатуры и белого террора. В своей внешней политике на протяжении последующих 20 лет оно поддерживало тесную связь с империалистическими державами, враждебными Советскому Союзу и стремившимися использовать Финляндию в качестве плацдарма для нападения на СССР. Для этой цели Финляндия снабжалась извне финансовыми средствами и вооружениями. Особенно сильное экономическое и политическое влияние оказывала на Финляндию Англия. Английский империализм стремился закрепить в Финляндии свои позиции, чтобы утвердить своё господство в бассейне Балтийского моря, натравить на Советский Союз его ближайших соседей, а затем столкнуть СССР с Германией»[150].

Так-то оно так, да не совсем точно. «История российской внешней разведки» говорит о несколько иной опасности:

«...Было очевидно, что Германия стремилась создать антисоветский фронт от Баренцева до Чёрного моря.

Немецкая дипломатия при этом уделяла Финляндии одно из первостепенных мест, рассчитывая превратить её более чем 1000-километровую границу в плацдарм для будущего нападения на Советский Союз. В стране как грибы после дождя росли фашистские организации, укреплялись позиции сторонников прогерманской ориентации. Внешняя разведка имела неопровержимые данные о подготовке ввода в Финляндию немецкого экспедиционного корпуса»[151].

Действовавшая в Хельсинки «легальная» резидентура имела здесь весьма сильные позиции. Ещё в 1935 году в Финляндию в качестве заведующей отделения «Интуриста» приехала 28-летняя красавица Зоя Воскресенская, про которую никто, разумеется, не мог подумать, что ровно половину — на тот период — своей жизни она прослужила в органах ВЧК—ОГПУ—НКВД и что приехала она в Хельсинки как сотрудник разведки, имевший псевдоним «Ирина». К тому же это была далеко уже не первая её загранкомандировка.

В резидентуре, как вспоминала потом Зоя Ивановна, было четыре человека, возглавлял её Генрих Бржзовский[152], который вскоре был отозван в Москву и в 1937 году расстрелян. А из Центра прибыл «Кин», новый резидент, — Борис Аркадьевич Рыбкин, заместителем которого стала Зоя Ивановна Воскресенская. На этом месте мы ставим жирную точку: история их любви в контексте внешней разведки подробно описана в книгах известной писательницы, а потому на этот вопрос мы отвлекаться не будем. В данном случае для нас гораздо важнее оперативная работа. Да и не только для нас, — недаром же Центр, в нарушение всех правил и традиций, разрешил резиденту и его заместителю оформить брак и продолжать исполнение своих служебных обязанностей. Ведь перед хельсинской резидентурой стояли тогда сложнейшие задачи.

Дэвид Мёрфи свидетельствует:

«Задолго до германского нападения <на СССР — А. Б.> хельсинская резидентура играла ключевую роль в советско-финских отношениях. В апреле 1938 года Сталин дал поручение Борису Рыбкину, бывшему резиденту НКВД в Хельсинки, провести секретные переговоры с высшими государственными деятелями в финском правительстве по вопросам, касающимся советско-финской границы. Рыбкин вернулся в Финляндию как советский поверенный в делах, продолжая использовать псевдоним Борис Ярцев. Переговоры успеха не имели, и Рыбкин уехал, когда началась Зимняя война в ноябре 1939 года»[153].

Советское руководство хотело не только «скорректировать» границу, это общеизвестно, но оно также вознамерилось оторвать финнов от их немецких союзников. Как говорится, худой мир лучше доброй ссоры — и для Финляндии было бы гораздо выгоднее поддерживать добрососедские отношения с северным соседом (это убедительно доказали послевоенные времена), нежели превращаться в плацдарм для авантюрной гитлеровской агрессии против СССР, с перспективой получить на своей территории оккупационные немецкие войска.

Резидента в звании полковника (или майора госбезопасности, не знаем) принял и проинструктировал Иосиф Виссарионович Сталин.

Вернувшись в Хельсинки, Борис Аркадьевич имел несколько встреч с министром иностранных дел Финляндии Эйно Рудольфом Холсти и с премьер-министром Аймо Каяндером.

Рыбкин-Ярцев предупреждал, «что представители экстремистской части германской армии не прочь осуществить высадку войск на территории Финляндии и затем обрушить оттуда атаки на СССР... Советский Союз не собирается пассивно ожидать, пока немцы прибудут в Райяёк[154], а бросит свои вооружённые силы в глубь финской территории, по возможности дальше, после чего бои между немецкими и русскими войсками будут проходить на территории Финляндии»[155].

Но доводы рассудка не возымели должного действия:

«Каяндер исключал вероятность такого исхода, заметив, что Финляндия не позволит <Германии — А. Б.> столь грубо нарушать её нейтралитет и территориальную целостность. Когда Ярцев спросил, думают ли финны, что они сумеют защитить свой нейтралитет в одиночку, Каяндер отпарировал в том смысле, что, окажись Каяндер сам на войне, он изо всех сил постарался бы не пасть духом, будь что будет...»[156]

Бесед ещё было несколько, но результат оставался один — полное непонимание с финской стороны. Как правило, мы верим в то, во что хотим верить, и доводы чужого рассудка при этом нас мало убеждают.

Что ж, последующее — события зимы 1939—1940 годов, а затем лета 1941-го — известно нам достаточно хорошо. Можно без всяких сомнений говорить, что для того, чтобы предотвратить эти события, разведка сделала всё возможное.

Продолжим наше путешествие по резидентурам...

Как мы уже знаем, не менее важным противником, чем Германия или Польша, для нас тогда официально считалась Великобритания, и там позиции советской внешней разведки были очень сильны — работа по Англии осуществлялась как с «легальных», так и с нелегальных позиций. В Центр регулярно поступала информация о внешнеполитических планах британского правительства и о внутреннем положении в стране; результативно работала наша внешняя контрразведка, сообщавшая о деятельности британских спецслужб.

В феврале 1934 года в Лондон, на нелегальную работу, прибыл австрийский гражданин Арнольд Дейч[157], член австрийской компартии с 1924 года. В 1928 году он окончил Венский университет с дипломом доктора философии и химии, после чего работал в подпольной организации Коминтерна; в январе 1932 года Дейч, а теперь уже — Стефан Ланг, переехал в Москву и по решению ЦК ВКП(б) был переведён из КПА в партию большевиков, а по рекомендации Коминтерна — принят на работу в Иностранный отдел НКВД. Поработав на нелегальном положении во Франции, Бельгии, Голландии и Германии, он, как мы сказали, отправился в столицу Туманного Альбиона, где, чтобы официально оправдать своё пребывание в Англии, поступил на психологический факультет Лондонского университета. Но здесь, разумеется, он приобретал не только научные познания.