И Рыцарь тоже.

Когда мое сердце начало снова биться в нормальном ритме, я поняла, что держу одну руку в кармане куртки, сжимая уголок сонограммы, а другую – в сумке, сжимая в ней газовый баллончик.

Я вытащила его, посмотрела на истертый и потрепанный чехольчик, погладила пальцем выбитые на нем буквы. Отстегнув его от кольца для ключей, я засунула его под край жилета Рыцаря.

Похлопав по выпуклости, я прошептала: «Пока, Рыцарь», – и мои глаза наполнились слезами.

Я хотела еще много чего сказать, но мое горло сжалось от переживаний, и говорить я не могла. Так что я еще раз поглядела на Рыцаря, стараясь запомнить каждую веснушку и морщину, и сказала все в своем сердце.

Когда я вышла на улицу, изо всех сил мечтая, чтобы мне можно было бы покурить, выпить или принять что-нибудь, чтобы не было так больно внутри, я безошибочно различила в воздухе запах ментоловых сигарет. Глубоко вдохнув, я повернулась на запах и обнаружила хрупкую блондинку, сидящую на бордюре и курящую тонкую длинную сигарету «Virginia Slims».

«Кэнди».

В первый момент я хотела повернуться и убежать в противоположную сторону, но мать во мне посочувствовала матери в ней. Может, Кэнди и не была хорошей матерью, но никто не заслуживает смерти своего единственного сына. Никто.

Присев на бордюр рядом с ней, я открыла рот, чтобы что-то сказать, но единственное, что у меня вышло, было печальное: «Привет».

Кэнди подняла на меня мокрое сморщенное лицо без косметики. Я никогда раньше не видела ее без наклеенных фальшивых ресниц. Она казалась старой. Поблекшей. Вокруг ее губ были глубокие морщины от многолетнего курения. Кристально-голубые глаза были тусклыми и покрасневшими. И все мышцы ее лица были опустившимися, как будто она много-много лет не улыбалась.

– Биби, – пропищала она. Ее подбородок словно двигался сам по себе. – О, Биби. – Обхватив мое пополневшее тело своими костлявыми руками, она положила подбородок мне на плечо и всхлипнула. – Как я рада, что ты тут.

Ее южный акцент, как у реднеков, который она так старательно прятала, когда изображала трофейную жену, снова звучал вовсю.

– Я тоже. – Я неловко похлопала ее по плечу. – Мне так жаль.

Приподняв голову, Кэнди взглянула мне в глаза.

– Я никого тут не знаю.

Я слабо улыбнулась.

– Я тоже.

– Не могу поверить, что его больше нет, – помотала она головой. – Я-то всегда думала, что ты будешь мамой моих внуков. – Уставившись на тротуар, она добавила: – А теперь у меня никогда не будет внуков.

Гладя ее одной рукой по костлявой спине, пальцем другой я провела по уголку сонограммы в своем кармане. Я не сказала ей про ребенка. Я просто сидела рядом и смотрела на ее боль, а пепел ее недокуренной сигареты падал мне на ботинки.

– Вот, – вдруг сказала Кэнди, давя ногой сигарету, и зачем-то полезла в вырез своего черного платья. – Ронни хотел бы, чтобы это было у тебя. – Когда ее длинные акриловые ногти возникли из-под платья, в них были зажаты именные таблички Рыцаря.