Я не поверила ни единому слову.
Рыцарь, которого я знала, не стал бы никого спасать; он был безжалостным татуированным бандитом с проблемой неконтролируемой ярости и тяжелой формой ПТСР. Он не останавливал драки. Он их начинал. А уж когда он их начинал, остановить его можно было только пулей.
Но может быть, я только хотела в это верить. Может быть, мне было проще спать по ночам, зная, что Рыцарь был плохим парнем и заслужил свою судьбу. Может быть, сама мысль о том, что он выжил в двух экспедициях в Ирак только для того, чтобы быть застреленным на улицах страны, ради которой рисковал жизнью, была настолько трагичной, что я просто не могла ее вынести.
Я вошла в похоронный дом «Айви&Сын» с еще теплыми картинками своего первого ультразвука в кармане. Зал был набит байкерами грязноватого вида. Они обнимались и хлопали друг друга по плечам, и от их кожаных курток шел запах бензина и сигаретного дыма. Девицы с тату в рваных черных майках вытирали густо подведенные глаза, глядя слайд-шоу на дальней стене. На большинстве фотографий был Рыцарь на своем мотоцикле, Рыцарь, хмурящийся в камеру, Рыцарь с одним из своих спасенных питбулей, хмурящийся в камеру. Но на одной был Рыцарь, стоящий в обнимку со своими друзьями из мотоклуба, и он улыбался.
Я не знала никого на этих фотографиях, как и никого в этом зале. Тут не было никого из нашей школы, да и с чего бы? Рыцарь всегда их всех отталкивал, причем многих – физически. Его родной отец умер. Отчим оформил на него запрет на приближение, а мать… В последний раз, когда я ее видела, она целилась из пистолета ему в лицо. Может, Рыцарь так и не обрел спасения, внутреннего покоя или даже причины, чтобы жить, но, оглядываясь вокруг в этом зале, я поняла, что он в конце концов обрел семью. И они все очень его любили.
Никакой формальной похоронной службы не было. Ни священника, ни молитв. Просто зал, полный байкеров.
И открытый гроб.
Я заметила его, когда уже хотела уйти, в дальнем конце зала. Похоже, никто не обращал на него особого внимания. Все приятели Рыцаря утешали друг друга, передавали по кругу фляжки и вспоминали старые времена. А Рыцарь просто лежал там, позабытый на собственном празднике.
И я не могла не подойти поздороваться.
Ну, или в данном случае попрощаться.
С каждым шагом в ту сторону мой пульс все учащался и наконец стал уже биться так, как будто собирался вырваться из меня. Я провела полжизни, боясь Рональда Макнайта, и теперь вдруг я стояла прямо возле него, стараясь убедить свое тело, что я в безопасности.
Я изучала его лицо, инстинктивно ища на нем эти жуткие бледно-голубые глаза, эти зрачки, как два лазерных прицела, которые всегда прожигали меня насквозь, до самой души, но они исчезли, навсегда скрытые двумя тонкими лепестками плоти с синими прожилками. Без тени пигмента в бровях, ресницах, зачесанных назад волосах, зомби-глаза Рыцаря были единственным всполохом цвета на призрачно-бледном лице. А теперь, когда они закрылись, он выглядел как человек, надевший вялую, сморщенную резиновую маску телесного цвета.
Это все, чем он был, подумала я. Что есть все мы. Просто души, надевшие маски.
Но под маской Рыцаря больше никого не было. Я чувствовала это. Он исчез.
Эту мантру я всегда повторяла, когда чувствовала, как у меня по спине начинает пробегать дрожь страха. Когда чувствовала, как эти ледяные глаза следят за мной из темноты. Но больше я никогда не буду испытывать этот страх.
Я была свободна.