На шее красовался синяк размером с большой палец — от чьего-то рта. По левой руке спускалась стайка зеленоватых пятен. Еще одно, лиловое, нашлось под левой грудью. Левый бок исполосован темно-красными следами от ногтей и зубов. Левая ягодица почти вся была розово-лавандового оттенка.
Отметины и лопнувшие капилляры — символические следы игр во власть и подчинение, которые я носила на своем теле. Я выставляла их напоказ, чтобы обозначить свои сексуальные предпочтения, — а то и назло соломенным чучелам по имени «нормативность», «ваниль» и «обыватели». Порой мне нравится разоблачать пуританство.
Мне нравится и то, от чего они появляются: телесные ощущения от шлепков и ударов. Нравится, как они выглядят. Кости, переплетенные жгуты мышц и отметины.
Прошлой ночью я умоляла об этих синяках, шепча «Да» и «Пожалуйста». Я тянулась к тому, кто их мне ставил. Благодарила за них. Мне хорошо знакомы эти игры, где удовольствие переходит в боль и обратно, но на этот раз они обрели новый смысл.
Эти конкретные отметины напомнили мне, что раны и царапины всегда заживают. Невозможно с точностью предсказать, сколько времени это займет. Я могу лишь примерно угадать. Ощущения и следы пройдут несколько стадий, прежде чем наступит выздоровление. Чувство боли и ее интенсивность тоже будут меняться и в какой-то момент исчезнут совсем.
Я ткнула пальцем в один из синяков и подумала, насколько у меня все-таки банальные представления о псевдоконтроле.
Вздох.
17 ноября 2014
Когда я на прошлой неделе выступала в Барнард-колледже[22], меня спросили, как я смотрю на то, что меня узнают на улицах. Я ответила, что смотрю не я, а на меня.
Обычно люди, которые меня узнают и пытаются завязать разговор, ведут себя очень мило и уважительно. Еще чаще кто-нибудь пишет в твиттере (или мне в почту), что видел меня, но решил не отрывать от книги, телефонного разговора или кофе.
Пару месяцев назад я сидела у окна в кофейне рядом с Вашингтон-сквер-парком и читала «Платформу» Уэльбека. Уже на шестнадцатой странице мне разонравилось, но я твердо решила не судить раньше времени и дочитать до конца. И тут прямо над моим правым ухом раздалось резкое и напряженное «Привет!»
Я обернулась и увидела нависшего надо мной мужчину, который затянул скороговоркой: «Это я, вы меня знаете, я с вами постоянно здороваюсь, ну вы меня знаете». Он протянул правую руку, ожидая, что я ее пожму.
Мне показалось, что мы не знакомы, — но, с другой стороны, я ежегодно встречаю такое количество людей, что порой не сразу удается кого-то вспомнить.
Я недоуменно таращилась, пока он продолжал свое «вы меня знаете, я с вами постоянно здороваюсь». Когда он добавил: «Это я, писатель», — я наконец поняла, кто это. И что хоть бы он поскорее ушел.
В начале 2011‑го он подошел ко мне на остановке и возбужденно сообщил, что накануне посмотрел видео с моим участием и написал сценарий, который я непременно должна прочитать. У него в сумке был как минимум один экземпляр, который он мне и всучил.
Не помню, сама ли дала ему адрес почты, чтобы он отстал, или он нарыл его в интернете. Как бы то ни было, вскоре он мне написал, сказав, что забыл спросить мое настоящее имя. Я ответила, что не люблю такие вопросы от незнакомцев.
Его не смутило, что я не стала вступать в диалог, и он продолжил писать. Спрашивал, где я сейчас нахожусь, сокрушался, что мы так и не стали друзьями по переписке, поздравлял с Днем поминовения[23]. Как и большинство подобной непрошеной почты, эти письма было легко игнорировать, да и в целом они выглядели довольно безобидно по сравнению с тем, что люди порой присылают онлайн.
Вернемся в кофейню. Его протянутая мне рука все еще выжидающе висела в воздухе.
Я четко дала понять, что не готова к общению. Нет, я не хочу с вами разговаривать, оставьте меня в покое. Я не буду жать вашу руку, отстаньте. Да, я буду смотреть только в свою книгу, потому что вы не понимаете прямого отказа, а я не собираюсь с вами препираться.
В итоге он опустил руку и ушел.