Во время войны нагрузка на ВТЭКи возросла, только в 1944 году они обследовали почти 1,7 млн инвалидов. К 1948 году в СССР было 1 521 000 официально признанных инвалидов войны. Система назначения групп инвалидности участникам войны была суровой: только 29 000, или 1,9 %, имели первую группу, т. е. получали пенсию; 321 000 (22 %) человек имели вторую группу и не получали пособия, хотя в наиболее тяжелых случаях их могли определять в интернаты. Эти интернаты были настолько убогими и непопулярными, что в 1948–1952 годах этот комплекс был частично закрыт, а бездомных инвалидов войны еще больше удалили от общества, чтобы они не бросались в глаза [Коробов, Дубинина, Карпов 2008: 11–12; Fieseler 2008; Dale 2013]. Государство относилось к своим заслуживающим наибольшего внимания гражданам-инвалидам, как рабочим, так и участникам войны, с поразительной суровостью, и об этом надо помнить при исследовании особых обстоятельств, в которых находились инвалиды-заключенные.
В ГУЛАГе инвалидность быстро приобрела статистическую значимость, так как тяжелый каторжный труд в экстремальных условиях и при скудном рационе вел к недоеданию, истощению и болезням, вызванным голодом, которые во время Второй мировой войны советская медицинская система стала называть алиментарной дистрофией [Manley 2015: 206–264]. Из-за однообразного питания у ошеломляюще больших групп развился поддающийся профилактике авитаминоз (в особенности цинга и пеллагра). За время существования ГУЛАГа степень недоедания и голодания то уменьшалась, то возрастала; были и хорошие годы, и несколько плохих (в особенности во время периодов голода, охватывавших всю страну, и в военные годы). Множество заключенных стали слишком больны, чтобы работать, и их приходилось освобождать от неквалифицированного физического труда, т. е. от основной экономической деятельности любого отдельно взятого лагеря (в основном от работы в шахтах, на лесоповалах и стройках). Нетрудоспособность также возникала вследствие несчастных случаев на производстве, от ран, которые заключенные наносили себе, чтобы избежать общих работ, а также из-за драк[147].
С точки зрения хозяйственного управления ГУЛАГа нетрудоспособный заключенный был дорогостоящим бременем, и начиная с 1930-х годов лагерное начальство и врачи стремились пересматривать степень нетрудоспособности заключенных и находить способы снижения связанных с этим издержек. Для обеспечения бесперебойного функционирования экономики ГУЛАГа начальникам требовались учетные списки трудовых ресурсов заключенных. Затем составлялись планы, определявшие задачи каждого лагерного комплекса. По регулярным статистическим отчетам московское начальство ГУЛАГа постоянно отслеживало трудоиспользование в системе. Эта практика выросла на основе принципов, разработанных на Соловецких островах в 1920-е годы. Изначально соловецкие узники освидетельствовались не врачами, а нарядчиками; начиная с января 1927 года в соответствии с указом была создана Постоянная врачебная комиссия для оценки пригодности заключенных к труду, которую возглавлял начальник санчасти[148]. Складывается впечатление, что в течение краткого промежутка, до 1931 года, сортировкой заключенных по степени их трудоспособности занимались только врачи. Но если бы так оно и было, такой полностью медицинский отбор рабочей силы не смог бы выдержать нагрузку в условиях расширения системы, когда началась реализация крупных строительных проектов. В любом случае, учитывая коллективистский и мобилизационный дух, который официально преобладал в советской медицине после 1929 года независимо от контингента, который она обслуживала, – гражданского, военного или отбывающего наказание в заключении, нет оснований считать, что для отдельных заключенных было бы более благоприятным распределение рабочей силы, санкционированное медиками[149].
В 1931 году в каждом лагере были официально созданы врачебно-трудовые комиссии, состоявшие из врачей, часть которых и сами были заключенными, непосредственно подчинявшимися начальнику лагеря и руководителям производства. В этих комиссиях, ярко показывавших взаимосвязь необходимости наказания и производительности труда, определявшую деятельность ГУЛАГа, бок о бок заседали представители государственной, дисциплинарной и биовласти[150]. Все заключенные дважды в год проходили через такие комиссии, определявшие их степень трудоспособности[151]. Как и в гражданских ВТЭКах, медицинские решения подлежали окончательному утверждению чиновниками с учетом финансовой и правовой подоплеки[152]. Заключенные, признанные пригодными к труду, считались включенными в баланс трудовых ресурсов, категорийными заключенными. При прохождении этих комиссий выявлялась (или подтверждалась) стойкая нетрудоспособность. Заключенный, освобожденный от работы постоянно или в течение длительного периода выздоровления, назывался забалансовым, т. е. снятым с баланса трудовых ресурсов. Периодическая категоризация заключенных по их трудоспособности осуществлялась на протяжении всего существования ГУЛАГа и позволяла руководству оценивать физическое состояние заключенных и соответствующим образом распределять их. Комиссии превратились в крупные общественные мероприятия, на которых обычно председательствовали гулаговское начальство и врачи санчасти, восседавшие за покрытым скатертью столом с горой личных дел заключенных; заключенные с горечью вспоминали, как одинаково поверхностно осматривали их и вольнонаемные врачи, и врачи-заключенные[153]. Заключенные, пригодные к тяжелому физическому труду (ТФТ), направлялись на тяжелые общие работы в лесах, шахтах и на стройках; пригодность к труду средней тяжести (СФТ) зачастую означала выполнение тех же задач, но с «пониженной» нормой выработки; легкий физический труд (ЛФТ) обычно означал выполнение вспомогательных работ[154]. Постоянные медицинские комиссии оценивали состояние новоприбывших и недавно пострадавших заключенных и наблюдали за заключенными – пациентами лагерных лазаретов. Медицинское обследование физического состояния отдельного пациента как фактор экономических процессов ГУЛАГа было обычной и динамичной составляющей многочисленных систем учета и контроля, которые регулировали лагерную жизнь[155].
Система распределения инвалидов и ее эволюция
В 1930-е годы в лагерях появились три важные структуры, занимавшиеся нетрудоспособными заключенными: сначала слабосильные команды, потом оздоровительные команды, а затем отдельные лагеря для инвалидов при основных лагерных комплексах. Эти структуры пережили периоды потрясений, обрушившихся на ГУЛАГ, и чиновники государственного и местного уровня их регулярно переориентировали и реформировали. Тем не менее, несмотря на значительное давление сверху, гулаговское начальство никогда не переставало поддерживать эти особые структуры.
Слабосильные и оздоровительные команды
В ноябре 1930 года заместитель начальника ГУЛАГа М. Д. Берман подписал первую директиву об организации в ГУЛАГе команд слабосильных заключенных[156]. Начиная с 1 января 1931 года в лагерях этой стремительно развивающейся системы должны были повсеместно создаваться команды, в которые следовало направлять ослабленных и нетрудоспособных заключенных на период от одного до двух месяцев, предоставлять им заметно облегченный режим труда и особый рацион, чтобы подкормить их и восстановить здоровье. Основным контингентом слабосильных команд становились «физически ослабевшие в результате тяжелой физической работы» и недавно госпитализированные заключенные, которых невозможно было отправить обратно на работу. Другая ключевая группа подчеркивает одну из основных опасностей жизни в ГУЛАГе: этапирование в лагеря осуществлялось долго и в плохих условиях, в результате чего заключенные прибывали истощенными и больными; таким образом, прибывшие по этапу также определялись в подобные команды. В каждом лагере в них могло состоять не более 1,5 % заключенных. Для того чтобы попасть в слабосильную команду, со стороны гулаговских властей, вероятно органов внутренней безопасности и / или агитаторов Культурно-просветительского отдела, заключенному требовалась характеристика, удостоверявшая «хорошее поведение и добросовестное отношение к труду». Направлению в слабосильные команды явно не подлежали заключенные, «на полное восстановление трудоспособности которых нельзя рассчитывать» по состоянию здоровья. Таким образом, слабосильные команды были созданы для того, чтобы подкормить тех, кого можно было вернуть на общие работы, и исключали попадание в них тех, кто уклонялся от работ, и бедолаг, находившихся на грани смерти, зачастую в результате изнуряющего труда. В феврале 1931 года по распоряжению начальника ГУЛАГа Л. И. Когана цель слабосильных команд стала еще более очевидной: по восстановлении каждый направленный туда заключенный должен был вернуться к тяжелому труду. Перед периодическими медицинскими комиссиями была поставлена задача определять наиболее подходящих кандидатов, которых можно было бы восстановить до наиболее физически крепкой трудовой категории [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 72–74][157].
Эволюция слабосильных команд в системе медицинского контроля ГУЛАГа начала 1930-х годов показывает, что на раннем этапе управление ими было менее централизовано, чем хотелось Москве. Такой непорядок возник на фоне первых попыток избавить ГУЛАГ от десятков сотен нетрудоспособных заключенных посредством амнистий. В своем докладе руководству ОГПУ в мае 1933 года гулаговские начальники призывали к освобождению 64 000 «инвалидов и неработоспособных»[158]. К тому времени, по оценкам НКВД, приведенным в докладе Сталину, из полумиллиона заключенных, содержавшихся в лагерях, 3,2 % (12 700 человек) были полными инвалидами, а еще 25 % (около 100 000 человек) – нетрудоспособными по причине болезней и потери здоровья при недавнем этапировании[159]. Несмотря на амнистии, условия в лагерях продолжали порождать ослабленных заключенных, и врачей призывали выявлять кандидатов в слабосильные команды на ранних стадиях, прежде чем здоровье ухудшится настолько, что потребуется много времени на лечение и выздоровление. Директивы помощника начальника ГУЛАГа С. Г. Фирина, изданные в 1933 году, пытались ограничить пребывание заключенных в слабосильных командах максимум двумя неделями, но благодаря вмешательству Бермана (в то время начальника ГУЛАГа) этот жесткий срок был увеличен еще на две недели, хотя квота на разрешение такого продления была ограничена 10 %[160].
То, как формировались слабосильные команды в отдельных лагерях, можно оценить по приказу некого Флейшмейкера, начальника Санотдела Дмитлага, лагеря, занимавшегося строительством канала Москва – Волга. Этот приказ носит желательный характер, и маловероятно, что содержащиеся в нем установки всегда могли быть выполнены в местных подразделениях лагеря, где медицинское обслуживание осуществлялось вольнонаемными врачами и врачами-заключенными. Кандидатов в слабосильные команды следовало отбирать среди истощенных и больных, только что прибывших с этапа; среди тех, кто, не являясь протестующим, был не в состоянии выполнить норму на общих работах без «скидки»; среди тех, кто недавно выписался из больницы; и, наконец, среди тех, кто, находясь в хорошей физической форме, выполнял и даже перевыполняли трудовые нормы – в этих случаях врачи предписывали отдых по строго медицинским причинам. Заключенных, попавших в слабосильные команды, следовало содержать отдельно, в хорошо обставленных и оборудованных бараках, и кормить очень хорошим больничным пайком, который предусматривал 900 граммов хлеба в день, не считая других продуктов. Им также полагались антипеллагрические добавки и талоны, которые можно было отоварить в лагерных магазинах военторга. Под строгим медицинским контролем они должны были соблюдать полустационарный ежедневный график, устанавливаемый медицинским персоналом, который определял, кто из заключенных в состоянии выполнять очень легкие задания – работу в лагерных помещениях и хозблоке – в течение неполного рабочего дня. В балансе трудовых ресурсов заключенные из слабосильных команд должны были учитываться отдельно как заключенные с легкой степенью истощения, которых не следовало смешивать с госпитализированными. В печатном варианте этого распоряжения не указывалось никаких квот для слабосильных команд, но ограниченные ресурсы и давление со стороны начальников строительства должны были влиять на ограничение зачисленных в них заключенных ничуть не меньше, чем прописанные квоты[161]. Слабосильные команды и команды выздоравливающих явно держались в резерве для временно нетрудоспособных и, по крайней мере на бумаге, предназначались для повторного ввода в строй заключенных, которых можно было легко восстановить для выполнения тяжелых работ. Фактический эффект от этих команд, судя по воспоминаниям тех, кто в них находился, был в лучшем случае неоднозначным.
Константин Петрович Гурский, бывший зэк, вспоминает, как в 1936 году в соответствии с разнарядкой медицинский работник, лекпом, отправил заключенных из слабосильной команды собирать грибы и ягоды; эти продукты явно предназначались для других заключенных. В отряды фуражиров входили заключенные, которых их товарищи считали доходягами. Тем не менее, по мнению Гурского, слабосильная команда заключенных была ступенью к получению в дальнейшем медицинской помощи, она давала возможность заручиться сочувствием медработника и получить лечение, которое, возможно, привело бы к выздоровлению[162].
По мере расширения системы лагерей в середине – конце 1930-х годов такие команды заметно разрослись. Число неработающих заключенных резко увеличилось в результате Террора, и многие из них были временно или постоянно нетрудоспособны. По мере развития ГУЛАГА в 1930-е годы, несмотря на его «вращающуюся дверь», в нем накапливалось все больше инвалидов, которым инкриминировались совершение в прошлом все более тяжких «преступлений», ввиду чего – с официальной точки зрения – их освобождение становилось невозможным[163]. В отчетах Сталину руководители ГУЛАГа подчеркивали, что контингент неизлечимых, не подлежащих освобождению, неработающих хронических больных и инвалидов, а также тех, кто не работал по другим причинам, к 1935 году насчитывал около 100 000, а к 1938-му – 179 000 заключенных[164]. В конце 1937 года и в течение всего 1938-го Террор отправил в лагеря сотни тысяч заключенных; слабосильные команды и команды выздоравливающих – или упомянутые выше лагеря для инвалидов – не могли вместить резко возросшее количество инвалидов и больных, и из донесений, критикующих эту практику, следует, что госпитализация многих инвалидов осуществлялась импровизированно и в явно примитивных условиях[165]. Вероятно, значительная часть погибла в невыносимых условиях; в 1938 году официально зарегистрирована смерть 108 654 заключенных, и этот пик смертности не был превышен до начала войны[166]. В конце декабря 1938 года по приказу центрального Санотдела была реформирована структура слабосильных команд – их разделили на две группы[167]. Кандидатами в обе группы были лица, ослабевшие на общих работах, при этапировании или после недавно перенесенной болезни; как и прежде, им требовалась рекомендация врача, справка о производительности труда и характеристика от руководителя работ и чиновников культпросвета. Этот приказ явно не касался хронических инвалидов, у которых не было надежды восстановить трудоспособность, а также «злостных отказчиков, беглецов, штрафников и проигрывающих пайки». Как и прежде, ничего не было сказано об исключениях в связи с характером преступления, за которое был осужден заключенный; формально и после начала Террора в слабосильные команды могли направляться и политические заключенные. В первой группе слабые заключенные должны были оставаться на прежних рабочих местах, жить в специально оборудованных бараках и иметь четыре выходных дня в месяц, раз в десять дней проходить медицинский осмотр и получать дополнительные пайки. Определенные во вторую группу должны были жить в условиях лазарета и получать соответствующие пайки; предполагалось, что они трудились только по разрешению медиков и не более шести часов в день, выполняя легкую работу по хозяйству или в мастерских по изготовлению предметов народного потребления. Они должны были находиться под ежедневным медицинским наблюдением и раз в пять дней проходить осмотр у врача. В зависимости от физического состояния лагерного контингента во вторую группу слабосильных команд могли быть направлены не более 1–2 % среднегодовой численности заключенных в лагере; и не более 2–5 % – в первую группу. Эти квоты, в совокупности составлявшие 3–7 % от населения лагеря, были послаблением по сравнению с полуторапроцентным лимитом, установленным в 1931 году, и завуaлированным признанием серьезно ухудшившегося состояния контингента заключенных[168]. Заключенные из первой группы должны были оставаться в балансе трудовых ресурсов; неработающие заключенные из второй группы снимались с баланса. Также требуют пересмотра документация и донесения в Москву, касающиеся этих команд[169]. Реорганизация групп слабосильных заключенных, утвержденная вновь назначенным начальником ГУЛАГА Г. В. Филаретовым, представляла собой ранний пример «реформ» Берии, направленных на стабилизацию экономики ГУЛАГа после хаоса Террора [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 186–235].
Отдельные лагеря для инвалидов
В 1930-е годы в ГУЛАГе было создано значительное количество лагерей для лиц со стойкой нетрудоспособностью. Пространственное отделение инвалидов от физически крепких заключенных, очевидно, облегчило начальству контроль за моральным духом и трудовой дисциплиной в обеих группах, делая менее заметными самых нетрудоспособных. В различных районах, колонизированных НКВД, лагеря для инвалидов принимали различные формы. К концу 1930-х годов эти лагеря стали хорошо зарекомендовавшей себя частью ГУЛАГа, эксплуатируемой Санотделом, и все занимались некой формой экономической деятельности, которая если не обеспечивала их функционирование, то, по крайней мере, оправдывала их существование.
Один из первых примеров был подан опять-таки Дмитлагом. В распоряжении начальника Санотдела Дмитлага Флейшмейкера, датированном 1934 годом, подробно излагается режим содержания стойко нетрудоспособных в инвалидном городке[170]. В него могли направляться: 1) те, кто был полностью нетрудоспособен и нуждался в постороннем уходе (госпитализированные хронические больные); 2) те, кто был полностью нетрудоспособен, но не нуждался в уходе; и 3) истощенные и ослабленные, для восстановления трудоспособности которых требовалось более двух месяцев (лица с «временной инвалидностью»). Таким образом, в инвалидном городке должны были находиться госпитализированные, абсолютно нетрудоспособный контингент и группы с ограничениями трудовой деятельности. Все обитатели городка должны были находиться под наблюдением медицинского персонала и направляться на работу только с визой врача, определяющей тип работ, которые они могли выполнять, и максимальную продолжительность рабочего дня. Трудоспособные инвалиды могли работать в мастерских – изготавливать предметы народного потребления для лагерных нужд. Госпитализированные инвалиды должны были получать медицинские пайки; инвалиды, работавшие в мастерских, получали базовый паек, дополненный поощрением за работу. Все должны были получать антипеллагрические добавки. Также было распоряжение выращивать в городке сельскохозяйственные культуры на специально отведенных для этого участках. Заключенных исключали из баланса трудовых ресурсов и заносили в отдельный учетный список как инвалидов.
Г. В. Князев вспоминал, как в 1938 году в Адаке под Воркутой, в 20 километрах от ближайшего населенного пункта, с нуля строился лагерь для инвалидов. Трудоспособные бригады отправляли расчищать лес для установки палаток. Среди самых ослабленных заключенных в лагере Князева нарастало беспокойство – они боялись, что их отправят в это пустынное место. Князев слышал, что первые заключенные-инвалиды «живут в палатках, ни бани, ни кухни, пищу варят в огромном котле под открытым небом. И несмотря на все это неустройство, туда прибывают одна за другой партии слабосильных и “неполноценных” зеков»[171]. Туда же отправляли и престарелых. Позднее, в том же году, и самого Князева отправили в Адак. Работы для заключенных было мало, и самые слабые просто лежали на нарах и мечтали о еде. В распоряжении врача инвалидного лагеря, тоже зэка, было совсем немного продовольственных запасов, и он мало что мог сделать, чтобы предотвратить смерть людей от голода[172]. Однако Князев достаточно окреп для перевода в другой лагерь и в конце концов устроился на работу санитаром в лагерном лазарете.
Вероятно, некоторые мастерские лагерей для инвалидов выпускали большую часть предметов народного потребления для нужд ГУЛАГа. В 1933 году начальство ГУЛАГа уже могло похвастаться тем, что в 1932 году в лагерях было произведено множество разнообразных предметов на сумму 11 млн рублей, в том числе мебели, игрушек, товаров для дома, метизов, кожгалантереи и музыкальных инструментов. О том, кому предназначались эти товары, не сообщалось, но было отмечено, что в будущем производимые предметы будут предназначены в основном для внутреннего потребления в лагерях. Предполагаемыми потребителями, скорее всего, должны были стать коменданты лагерей, руководство и их родственники [История ГУЛАГа 2004–2005, 3: 105]. З. Д. Усова научилась делать мебель в плотницкой мастерской в инвалидном лагере в Талагах под Архангельском в конце 1930-х годов. Она охотно освоила это ремесло и гордилась своими табуретками, столами и тумбочками. Однако рацион в ее лагере составлял всего 700 граммов хлеба в день, а рабочий день был намного длиннее, чем для контингента слабосильных команд: десять часов, начиная с семи утра[173]. В то же самое время в 23 километрах от Магадана, на другом конце СССР, в хорошо оборудованном инвалидном лагере трудился Лев Лазаревич Хургес, сначала в столярной мастерской, а затем в ателье по изготовлению игрушек, получая 800 граммов хлеба при неопределенной продолжительности рабочего дня. Изготовление игрушек, писал он, «вселяло в душу некоторую радость. Раскрашивал я кукол, паяцев и мишек, и всегда, взяв в руки очередную игрушку и представляя себе улыбающуюся детскую мордашку, я забывал и голод, и все унижения своей теперешней жизни» [Хургес 2012: 602]. Эти примеры, в отличие от случая Князева в новом лагере для инвалидов, показывают, что назначение в давно существующий инвалидный лагерь давало возможность путем полезных занятий обрести своего рода достоинство – то, о чем мечтали инвалиды как внутри ГУЛАГа, так и за его пределами.
Организация отдельных инвалидных лагерей получила дополнительный импульс во времена Террора, когда резко возросло количество инвалидов. В директиве, подписанной в марте 1938 года заместителем наркома внутренних дел С. Б. Жуковским, всем лагерям приказывалось организовать инвалидные подразделения с мастерскими для производства товаров народного потребления, в которых заключенные содержались бы отдельно от физически здоровых и снимались бы с баланса трудовых ресурсов[174]. Эта директива была разослана как часть более длинной серии безумных директив, которыми пытались упорядочить перевод заключенных из городских тюрем в отдаленные лагерные комплексы; заключенные-инвалиды, по всей видимости, стали головной болью для управленцев, ответственных за организацию их транспортировки. Согласно одному неполному обследованию, проведенному в 28 лагерях, в мае 1938 года насчитывалось приблизительно 33 000 инвалидов и ослабленных из почти 900 000 заключенных (3,7 % от этого общего числа). К концу года положение не улучшилось. В первом квартале 1939 года гулаговские специалисты по финансовому планированию отмечали контингент из 63 000 инвалидов (3,11 % из чуть более 2 млн заключенных), из которых от 35 000 до 40 000 человек были абсолютно нетрудоспособны и должны были содержаться за счет казны ГУЛАГа, субсидируемой государством[175]. Разумеется, эти цифры относятся к актированным инвалидам, признанным таковыми администрацией. Некоторые лагерные комплексы, такие как Норильский и Колымский, из-за крайней удаленности отказывались принимать ослабленных заключенных и заключенных-инвалидов с материка (хотя, конечно же, сами они порождали и содержали нетрудоспособных заключенных, таких как Хургес и Шаламов), а давление, оказывавшееся на всех местных комендантов ГУЛАГа с целью выполнения производственных задач, в любом случае отбивало у них желание принимать подобных заключенных[176].
Заключенный-инвалид мог вписаться в экономическую модель ГУЛАГа только за счет систематического исключения нетрудоспособных из учетного списка трудовых ресурсов и за счет субсидий.
Влияние войны на отношение к ослабленным и нетрудоспособным заключенным