Есть версия, что Мстислав все-таки не вернул Ярославу свою дочь. Автором ее является видный генеалог Николай Александрович фон Баумгартен (1867–1939). По его мнению, жен у Ярослава было три. Первая была половецкой княжной, внучкой хана Кончака. Относительно этого факта в нашем распоряжении есть два источника. Во-первых, это Воскресенская летопись – крупный памятник московского летописания XVI в. Там сказано, что «князь великий Всеволод жени сына своего Ярослава, и приведоша за нь въ Переяславль Юрьевну Кончаковича»[53], то есть дочь Юрия Кончаковича – весьма известного половецкого деятеля. То же известие сообщает нам и В.Н. Татищев[54]. Поэтому факт этот можно считать установленным на весьма прочных основаниях. Куда потом делась эта дочь Юрия Кончаковича – не ясно. Очевидно, умерла.
Вторая жена, согласно с общим мнением, – дочь Мстислава Мстиславича Удатного.
Но, по мнению Баумгартена, Ярослав все-таки «сдал» ее обратно отцу по его требованию, а взамен через некоторое время женился на дочери рязанского князя Игоря Всеволодовича[55].
На чем же строит Баумгартен свою систему доказательств?
Во-первых, он обращает внимание на разницу имен. Дочь Мстислава называется в источниках то Ростиславой, то Феодосией.
Во-вторых, Баумгартен строит свою систему на том, что трех жен упоминают «некоторые родословные». Собственно, он ссылается на грандиозный труд по генеалогии князя Петра Владимировича Долгорукова[56]. Необходимо сказать несколько слов о князе Петре Долгорукове. Это, безусловно, был авторитетнейший русский генеалог XIX в. Однако ж нужно понимать, что авторитетный – далеко не всегда означает добросовестный как исследователь. Труд его поражал масштабом. Однако в деталях князь был точен далеко не всегда. Генеалогия для него была своеобразным оружием, при помощи которого он преследовал своих недругов. С фактами он обращался весьма произвольно, сплошь и рядом выдавая свои догадки за свершившиеся факты. Так, например, князь утверждал, что Павел I – «чухонский младенец», которым на скорую руку был заменен сын Екатерины II и С.В. Салтыкова[57]. Может, конечно, Павел в самом деле «чухонский младенец», а может, сын Салтыкова, в пределах вероятия и то, что он на самом деле был сыном Петра III. Все может быть, но вот только оснований для любого из обозначенных утверждений у князя Долгорукова не было. Это были лишь догадки, которые хорошо ложились на общественно-политическую позицию князя, который по мере своего критицизма поднимался порой до уровня другого аристократа – П.Я. Чаадаева.
Почему это важно? Это важно потому, что характеризует князя как исследователя: увы, доверять всем деталям его изложения не приходится. Тем более тогда, когда сообщаемые им сведения не подкреплены ссылками. В случае с женами князя Ярослава мы имеем как раз такую ситуацию. Долгоруков пишет: «Ярослав-Федор Всеволодович, р. 1190, † 1246; Великий князь Владимирский, родоначальник угасших Великих Князей Московских и Тверских, князей Суздальских и Галицких, и угасших князей: Боровских, Можайских, Верейских, Углицких, Волоцких и Шемякиных; жен: 1. на княжне Ростиславе Мстиславовне, дочери князя Новгородского Мстислава Мстиславовича, 2. на княгине Феодосие (в инокинях Ефросиенье)»[58].
Как видим, князь «потерял» вполне обоснованное известие о половецкой княжне. А наличие двух жен в его родословной книге ничем не подтверждается и никак не объясняется.
Третье обстоятельство: наличие у жены Ярослава брата, которого называют князем Юрием. Об этом свидетельствует сообщение Новгородской первой летописи старшего извода под 1232 г.: «придоша пльсковци, поклонишася князю: „ты наш князь“; и въспросиша у Ярослава сына Федора, и не да имъ сына, и рече: „се да, вы шюрин свой Гюргя“»[59]. Баумгартен перебирает всех известных на тот момент Юриев и обнаруживает что их было несколько. И средь них был рязанский князь Юрий Игоревич. Генеалогу видится, что его гипотеза блестяще подтвердилась. Он предположил, что последняя жена Ярослава – рязанская княжна. Поэтому наличие среди рязанских князей Юрия кажется ему достаточным доказательством. На самом деле, конечно, имеет место логическая ошибка. Если допустить, что Юрий был сыном любого другого князя – схема остается столь же возможной. Юрий было в то время весьма популярным именем. И более или менее известные Юрии имелись в наличии практически во всех ветвях княжеского рода.
Как видим, фундамент, на который опирается Баумгартен в своей генеалогической статье, весьма непрочен и во многом произволен. Увы, это весьма характерная черта генеалогических построений. Генеалогам приходится иметь дело с большими массивами данных. Поэтому они склонны доверять мнению предшественников и принимать его без серьезной критики. Генеалогическая традиция существует во многом замкнуто, в отрыве от общеисторического научного процесса. Однажды разделившись натрое, образ жены Ярослава продолжает перекочевывать из справочника в справочник. Начавшись трудом князя Петра Владимировича Долгорукова, эта цепочка была поддержана Николаем Александровичем фон Баумгартеном, а на современном этапе существует благодаря работе украинского историка Леонтия Викторовича Войтовича[60]. Ситуация напоминает строки из стихотворения Сергея Михалкова:
Пожалуй, возможности сугубо генеалогического подхода в деле определения, кто же все-таки был матерью Александра Невского, исчерпаны. В ситуации, когда решительно невозможно определить, какой из Юриев имеется в виду в кратких летописных сообщениях, российский историк Владимир Андреевич Кучкин предложил иной подход[61].
Он решил взглянуть на ситуацию шире. Место рождения, как правило, не чисто пространственная характеристика. С малой родиной человек сохраняет связь всю жизнь. В.А. Кучкин обратил внимание, что жена Ярослава Всеволодовича по ходу жизни не проявляла никакого интереса к Рязани. А Новгород, напротив, посещала достаточно часто. Жила там как с мужем, так и без. Кроме того, историк обратил внимание на важное обстоятельство, упущенное генеалогом. Феодосия вышла замуж за Ярослава в 1218 г. Если она была дочерью Игоря Глебовича, то ей в те поры должно было быть не менее 25 лет, ведь сам князь умер в 1194 г. Причем это самое малое. Во времена Николая Александровича фон Баумгартена выходить замуж в 25 лет было делом обычным. Но не в XII в.! Брачный возраст по современным меркам наступал рано. В послании митрополита Фотия новгородцам (XV в.) нижняя граница выдачи замуж для девочек определена – 12 лет[62]. В XII в., бывало, выдавали и в более раннем возрасте. Например, в 1187 г. княжна Верхуслава Всеволодовна Суздальская была выдана замуж за сына Рюрика Ростиславича, когда ей было всего 8 (восемь!) лет[63]. В простонародной среде ранние браки были обусловлены хозяйственными нуждами – с появлением невестки в доме прибавлялись рабочие руки. В княжеской действовали причины политические. В любом случае в 25 лет девица считалась бы уже очень засидевшейся в девках.
Не все доводы В.А. Кучкина можно считать убедительными. Например, то обстоятельство, что источники не указывают на рождение в семье рязанского князя Игоря Глебовича дочерей, само по себе ничего не значит. Рождение дочерей в летописях вообще отмечается крайне редко. Но в остальном система доводов достаточно весомая. Она позволяет склоняться к мысли, что матерью Александра была все-таки дочь Мстислава Мстиславича. В общем и целом ситуация весьма частая, если речь идет о раннесредневековой истории: многие факты в принципе невозможно доказать незыблемо. Определенная (иногда большая, а иногда меньшая) степень допущения все равно остается. Можно лишь говорить о том, чья система доказательств является менее противоречивой и учитывает максимальное количество имеющихся известий. В данном случае предпочтение следует отдать аргументации В.А. Кучкина.
Меж тем все эти научные допущения, недосказанность и неизбежная гипотетичность исторических теорий, как правило, привлекают внимание непрофессиональных историков. Непрофессионалу трудно бывает смириться с наличием «белых пятен» на историческом полотне. Увы, там, где профессионал вынужден развести руками и признать принципиальную нерешаемость проблемы, энтузиаст-неофит смело кидается в бой и разрисовывает «белое пятно» в силу своего вкуса и фантазии. Оттесняя специалистов, дилетанты смело сообщают миру об инопланетянах, построивших пирамиды, о сокрытых от широкой публики делишках вечно живого ордена тамплиеров, об исторической мафии, сокрывшей в планетарном масштабе «подлинную историю», и о многих других интересных, а подчас и ужасающих фактах, видения которых порождает их творческое, но, увы, не всегда здоровое воображение. Как ни странно, проблема установления генеалогии Александра Невского тоже оказалась в числе научных загадок, взбудораживших сознание «любителей истории», с одним из которых автор этих строк имел весьма забавную дискуссию на страницах журнала «Вопросы истории». Имеется в виду статья кандидата философских наук А.Н. Нестеренко, которая, фактически, целиком посвящена статье автора этих строк[64]. Статью Нестеренко можно было бы рассматривать как вариант популярной сегодня «деконструкции нарратива». В этом направлении ведется большая работа и достигнуты интересные результаты (И.Н. Данилевский, Т.Л. Вилкул). Не менее интересный материал для размышлений дают работы критиков этого направления (П.В. Лукин). Но сходство с «деконструкцией» поверхностное.
Отличие в следующем: на профессиональном уровне дискуссии гипотеза не может быть опровергнута фантазией. На дилетантском же это происходит постоянно. Так строится дискурсивность сторонников Новой Хронологии и других версий альтернативной истории. Именно так выстроена статья Нестеренко.
Как было уже сказано, личность жены князя Ярослава, ставшей матерью Александра Невского, остается спорной. Многое остается неясно, но не для Нестеренко.
Во-первых, встретив в текстах разных эпох и жанров три варианта имени жены Ярослава, он смело приходит к выводу, что у князя было три жены. В отличие от Баумгартена, который, по крайней мере, сослался на труд князя Долгорукова, Нестеренко не ссылается вообще ни на что. Кандидат философских наук не принимает во внимание, что в XIII в. у представителя княжеского рода могло быть три имени: княжеское (языческое), крестильное и иноческое (Ефросинья – именно иноческое имя, нареченное пред смертью, о чем ясно сказано в Новгородской первой летописи[65]).
Нестеренко на летописный текст внимания не обращает, ему и без летописи ситуация видится ясной: раз имени три, так и жены должно быть три. При этом повседневный опыт подсказывает кандидату философских наук, что если человек женится три раза, то в условиях отсутствия средств контрацепции у него должен родиться целый выводок детей от всех трех жен. Но по всему выходит, что детей-то князю рожала одна жена – последняя.
Как же получилось, что две первых никого не родили? В летописи об этом нет ни слова. Загадка? Нет! На помощь Нестеренко вновь приходит его жизненный опыт. Оказывается, у князя Ярослава Всеволодовича были проблемы с детородной функцией! Пожалуй, автор заслуживает степени не только по философским, но и по медицинским наукам. Диагностика половой дисфункции по летописному тексту – это достижение мирового масштаба.
Но как же все-таки князю удалось завести детей от «последней» жены? Если у него, как считает Нестеренко, «с продолжением рода были проблемы»? Как получилось, что в этом браке «дети стали появляться с завидной регулярностью»? Тут-то и кроется самое интересное открытие Нестеренко: Ярослав не был их «биологическим отцом»! Увы, автор не поясняет обстоятельства, при которых жена Ярослава одних только детей мужского пола родила, по летописному счету, 10 человек. Видимо, князь, удрученный детородной проблемой, терпеливо наблюдал, как жена занимается производством потомства с другими, «биологическими» отцами. Причем терпел он этот удивительный процесс на протяжении всей жизни. Терпел, хотя измена жены (или даже только подозрение в измене) по уставу Ярослава – одно из главных оснований для развода[66].