В Верколе его творческой лабораторией, как и прежде, стала маленькая тесная комнатёнка в доме брата Михаила.
Но самое главное, он вновь был в своей родной стихии – деревне, в окружении всего того, что так любил с самого детства! Фёдор Абрамов много беседовал с веркольцами, бывал на рабочих станах, сенокосах и, конечно, сам неизменно помогал землякам. Его записные книжки той поры от корки до корки исписаны тем, что ложилось на сердце, что потом станет ярким вкраплением в будущие произведения.
Живя у Михаила, семья которого по-прежнему оставалась главным прообразом пекашинских Пряслиных, он изнутри видел нелёгкую крестьянскую жизнь всего послевоенного периода. Жизнь колхозника – это непосильная работа за ничего не значащие трудодни, привязанность к земле, тяжкое бремя налогов, обязательство займов и много ещё чего, что душило веру в справедливость, надежду на лучшую долю. И он брал на карандаш всё, что касалось первых мирных лет, по крупицам собирая необходимое, выискивая в каждой мелочи то, что могло ярко показать адский труд крестьянина, для которого и после весны 1945-го не закончился трудовой фронт. Часами просиживал в Веркольской библиотеке, листая подшивки Карпогорской районной газеты «Лесной фронт», просматривая периодику той, интересующей его поры.
В августе, когда Фёдор Абрамов уже вернётся в Ленинград, придёт долгожданное известие о подписании в печать сентябрьского номера «Невы» с романом «Братья и сёстры». А выход этого журнала застанет его в Крыму, куда они с Людмилой уедут 1 сентября почти на весь бархатный сезон.
Благодарные читательские отзывы из разных уголков страны посыпались на Фёдора Абрамова с первых же дней после публикации романа. Писали на адрес квартиры на Университетской набережной, писали до востребования, на кафедру советской литературы и даже в Ленинградское отделение Союза писателей, членом которого Абрамов ещё не был. Писали просто: «Ленинград, писателю Фёдору Абрамову», как чеховский Ванька «на деревню дедушке». И что самое интересное, корреспонденция находила своего адресата. Это были сердечные послания с благодарностью за правду, за совесть, за искренность сказанного в романе, в котором многие увидели и свою непростую жизнь. И Абрамов, чувствуя свою ответственность за отклик каждого читателя, непременно отвечал. А письма были такими:
«Уважаемый Фёдор Александрович, здравствуйте!
Прочитала Ваш роман “Братья и сёстры”. Очень и очень мне понравился. Вы так правдиво всё описали – так доступно доходит до читателя Ваше произведение. Легко читается и запоминается, что прочитано. Так разрешите мне Вас поздравить за этот роман. Вас можно назвать вторым Шолоховым…
А вот критика тотчас увидела в романе шолоховский след, и отнюдь не косвенный, а самый что ни на есть прямой.
Не прошло и месяца со дня публикации романа, как в газете «Вечерний Ленинград» от 9 октября появилась статья Ю. А. Андреева с жёсткой критикой художественных недостатков романа, граничащих c плагиатом. «Отмечая идейные и художественные достоинства романа Ф. Абрамова, – говорилось в статье, – нельзя всё же не сказать и о его недостатках. Главный из них – отсутствие в ряде случаев оригинальности. По другим произведениям читателям уже известна ситуация, при которой происходит “падение” хорошего человека, соблазнённого разбитной красоткой. Но ведь о Давыдове и Лушке рассказал Шолохов, зачем же повторять его? Абрамов рассказывает о Лукашине и Варваре? Это уже не творческая учёба у великого мастера, а прямое повторение. Нельзя не отметить, что в речи старого Трофима часто проскальзывают интонации деда Щукаря, а сцена соревнования на пахоте написана в том же ритме и с теми же выражениями, как и соответствующая сцена в “Поднятой целине”. Этого можно и нужно было избежать, направив творческие поиски на изображение того, что увидено впервые, по-своему, как это и происходит с большинством образов и событий романа».
Сотрудник журнала «Новый мир» Борис Закс, прочитав роман ещё в рукописи, прямо заявил Фёдору Абрамову о перепеве романа с произведениями Шолохова, «подражании» определённым шолоховским героям, на что Фёдор Александрович в письме Борису Германовичу касательно образа Варвары Иняхиной отвечал:
«…И, наконец, о Варваре. Скажу откровенно – Ваше отношение к ней меня повергло в уныние. Почему банальна? Кого она Вам напоминает? Немножко Дарью («Тихий Дон». –
После первой рецензии на роман появились и другие: в той же «Неве», «Смене», «Ленинградской правде». Так, в статье А. Эльяшевича «В тяжёлую годину», опубликованной в газете «Ленинградская правда» от 30 октября 1958 года, в частности, говорилось, что роман «Братья и сёстры» «в целом легко обнаруживает следы могучего влияния писательской палитры М. Шолохова, как известно, в совершенстве владеющего мастерством сюжетосложения». И далее: «От М. Шолохова у Ф. Абрамова и зримая пластичность в изображении человеческих характеров, и любовь к обрисовке тонких душевных переживаний, и умение оттеснить чувства героев лирически проникновенным и взволнованным пейзажем, и внимание к языку и стилю, которое так нечасто встречаешь в творчестве молодых писателей».
О «зеркальности» «Братьев и сестёр» с шолоховской «Поднятой целиной», да и «Тихим Доном» тогда действительно заговорили всерьёз. Замечали такое сходство не только критики, но и читатели. Но так ли это?! Были ли обвинения на этот счёт действительно обоснованны?
Фёдор Абрамов молчал.
Шолохов и Абрамов.
Наверное, за всю историю советской и российской литературы постсоветского периода Фёдор Абрамов был единственным, чьи произведения настолько приблизились к творчеству Михаила Шолохова, что не кем-нибудь, а простыми читателями были поставлены в один ряд с «Тихим Доном», «Поднятой целиной» и даже «Судьбой человека». Конечно, злословная критика сразу же попыталась обвинить Абрамова во всех смертных грехах – в подражании Шолохову, заимствованию сюжетов и речевого оборота, да и ещё много в чём. Но не будем забывать, что и Шолохову на протяжении всей его жизни, да и после кончины, те, кто не желал мириться с великим писательским даром Михаила Александровича, всячески старались вменить плагиат на «Тихий Дон». И в этом непростом эпизоде писательских судеб Шолохов и Абрамов также схожи.
Литературное дарование, как и любой другой талант – это всегда свыше, от Бога. Но путь становления мастерства всегда неразрывен с напряжённой, изнуряющей работой. И какое счастье, когда рядом есть хорошие учителя! Для Фёдора Абрамова таким учителем, в первую голову, был Михаил Шолохов. Он никогда и не отказывался признать влияние Шолохова на своё творчество. Шолохов для него был непревзойдённым мастером слова, по чистоте, силе и мощи которого равных ему не было. Он был одним из тех, кто встал на защиту шолоховского авторства «Тихого Дона». Называя Шолохова феноменом в русской, мировой литературе, гордостью страны и одним из лучших сынов человечества, Абрамов не только заочно учился у мастера, но и шаг за шагом, от ступени к ступени как учёный-филолог постигал его мир, его писательскую «кухню», добившись того, что благодарные читатели поставили «Пряслиных» в одну обойму с творениями Михаила Александровича. Конечно, сам Абрамов к этому не стремился и цели такой не преследовал, следуя лишь золотому правилу писать правду, свидетельствовать глазами очевидца так, как делал это Шолохов.
Спустя годы, в своём выступлении 6 июня 1978 года в Ленинградском доме журналиста, Фёдор Абрамов искренне признается: «Кто читал мою первую вещь “Братья и сёстры”, тем очевидно: влияние Шолохова». На авторском вечере 15 декабря 1980 года, состоявшемся в конференц-зале Библиотеки им. В. И. Ленина в Москве, на вопрос из зала: «Нет ли в ваших произведениях переклички с Шолоховым?» – Абрамов лаконично и очень метко отреагировал ответом: «Это не то, это не перекличка, это связь, если хотите!»
В то же время никогда не заискивающий, не умевший лицемерить Абрамов был крайне суров в критике посредственных произведений не только рядовых писателей, но мог прямо высказаться и в адрес самого Шолохова. После публикации 16 апреля 1954 года в журнале «Огонёк» отрывка из второй части «Поднятой целины» в абрамовском дневнике появились строки: