— Почему ты перестал убивать? — спрашиваю я.

Он молчит, словно подбирает слова. Слова из своего небогатого запаса, из того, что он слышал от возбуждённых, рвущихся в бой игроков, из их перебранок и приказов…

— Не хочу.

— Почему?

Император пытается что-то сказать. И застывает.

Может быть, у него просто нет слов, которые могли бы всё объяснить. Ему не довелось их слышать.

И тогда он просто улыбается. Смущённо, виновато, растерянно.

Что случилось, когда он вырвался вслед за нами в изнанку Диптауна, в серый, размытый мир информационных потоков? Что он увидел, услышал, понял?

Может быть, только то, что мир не сводится к городу и саду, где он должен убивать и быть убитым?

Это в нас во всех. Ярость и ненависть. Агрессия и страх.

Без этого тоже нельзя — никак.

Но есть что-то ещё, и, наверное, это что-то — сильнее. Если оживающая программа ломает вбитые в неё инстинкты. Если она не отвечает ударом на удар.

Если программа спрашивает «Кто я?»

Я встаю и беру Императора за руку. Он послушно поднимается, вопросительно смотрит на меня.

Нельзя делать необратимых поступков. Но ими тоже кто-то должен заниматься?

— Сейчас, — говорю я. — Подожди…

Ему это неподвластно. Пока. Ещё настанет миг, когда ему станет подвластно всё.

Даже время, наверное.

Я толкаю стену дворца, толкаю открытой ладонью, и стена рушится. За ней не Императорский сад, за ней — Диптаун. Я делаю шаг, и Император шагает за мной.

Мы стоим на пригорке, и город перед нами — весь как на ладони. Это какой-то парк, один из сотен парков Диптауна.