– Иди к себе, спи нормально, – шепотом сказал он, чтобы не разбудить окончательно Тристана громкими звуками.

– Подожди, мне же надо тебя уложить, – отозвался заспанный растерянный адъютант, отчего Илия впервые за долгое время засмеялся.

– Оттого, что я стал королем, я не разучился самостоятельно чистить зубы и переодеваться в пижаму. Ложись спать.

Тристан покивал и сонно побрел в сторону потайной двери в стене – в адъютантские покои. Но по дороге развернулся, будто вспомнив нечто важное.

– Может, хочешь поговорить? – участливо спросил он.

– Завтра, – отмахнулся Илия, хотя весь его вид кричал об обратном.

Ему не удалось скрыть свое состояние от проницательного Тристана.

– Нет уж, давай я лучше притащу нам крепкий черный чай с кухни.

– Ложись спать, – повторил Илия.

– Перестань мной помыкать, – передразнил Тристан. – Восемь часов всего король, а уже раскомандовался.

Они болтали о всяких пустяках – о том, что страшнее Протокола только Лесли, рвущаяся его блюсти, о расселении пальеров во дворце, о неуклюжих попытках Рокильда выйти на связь в обход этикета, о том, как смешно чихает Первый Советник, вдохнув гортензиевой пыльцы. А потом Илия сказал:

– Я долго думал над испытаниями Эльфреда. И понял, что за выборы я сделал. В первый раз он захотел, чтобы я решал между собой и другим человеком. И я выбрал себя. Поэтому умер Удильщик. Нет, дослушай. Потом он поставил меня перед выбором между любовью и дружбой. Или одним долгом и другим, я так и не понял. Но я выбирал между тобой и Гислен.

Илия умолк. Тристан, опасаясь ответа, задал бестактный, но волнующий его вопрос:

– Жалеешь?

В ответ король пожал плечами:

– Как там говорят: все равно что выбирать между правой рукой и левой. И так, и так бы жалел, – он, сощурившись, посмотрел в сторону. – Но это было нечестно. Он не имел права лишать жизни одного из вас. Вы слишком молоды для этого.

– А Курган? – сменил тему Тристан.

– Я не знаю. Так и не понял. Я вроде даже не выбирал. Эльфред просто дал мне казнить себя. Почему это сказалось на Кургане, я не представляю, – Илия понизил голос. – Наш разговор – большая тайна. Если Рогнева узнает, что я, пусть и нечаянно, причастен к внезапной гибели их вождя, мы получим не союзников, а врагов.

Легкая беседа больше не клеилась, они допили остывший чай и пожелали друг другу спокойной ночи. Королевское ложе было таким просторным, много больше привычной кровати Илии и уж тем более койки в блиндаже. Оттого явно ощущалась пустота. Илия поводил рукой по незанятому месту рядом, закрыл глаза и попытался представить, что мог бы лежать здесь с Гислен, но фантазия о ней в постели под балдахином отозвалась вовсе не прежними манящим теплом и трепетом в груди, а пронзительным криком: «Я больше никогда тебя не увижу».

Илия перевернулся лицом в подушку и тихо заплакал. Безучастные стены монаршей спальни видели много слез, откровений, смертей, радости, измен и болезней. Очередная трагедия просто захлебнулась, приглушенная геральдическими шторами и старинными гобеленами, скрывающими полки и тайные проходы. Илия всегда любил уроки истории, но уже всем сердцем ненавидел свой параграф. Он знал, что будет сотни раз возвращаться к той неизвестной кровати с замученной Гислен, все никак не способной разродиться, и умолять Эльфреда забрать его, только бы оставить в живых и невесту, и лучшего друга. Но Эльфред уже мертв во всех мирах и Гислен упокоилась в холодном склепе Лореттов. И иногда, не выдержав, кулак Илии будет бить по незанятой никем перьевой подушке, потому что молодой король так и не научится спать посередине постели, всякий раз скатываясь на край, обнажая последствия его выбора. И редко, несправедливо редко, ему будут сниться сны, которые не имеют ничего общего с правдой, но именно они будут ближе всего к Истине.