— Погода хороша, — сказала Евгения, приветствуя де Пьереса ласковой улыбкой и потом бросив взгляд в окно, через которое лились яркие солнечные лучи. — Я поеду в открытой коляске в Булонский лес, за два часа до обеда; вы будете сопровождать меня, любезный барон?

— Приказание вашего величества будет исполнено, — отвечал барон.

— Я предполагаю длительную прогулку, — сказала императрица, — и если для вас утомительно ехать верхом у дверей, то…

— Верховая езда в такую прекрасную погоду доставит мне большое удовольствие, — прервал её де Пьерес с живостью. — И высокую честь, — он поклонился, — ехать возле своей государыни.

— А ты, милая Анна, поедешь со мною? — спросила Евгения, обращаясь к герцогине Муши.

— Если ваше величество позволит мне сперва съездить домой, чтобы переменить туалет.

— Но, дорогой барон, что у вас там тщательно завёрнуто в бумагу? — поинтересовалась императрица, указав на пакет в тонкой веленевой бумаге, перевязанный красными шёлковыми шнурками. — Не модель ли нового седла или миниатюрный экипаж вашего изобретения?

— Ни то ни другое, — отвечал Пьерес с улыбкой, — принесённая мной вещь не принадлежит к моей области. Но я знаю, что она возбудит ваше любопытство.

Он развязал шёлковый шнурок и снял бумагу. Потом поставил пред императрицей на стол нечто вроде ящичка, обтянутого чёрным бархатом.

Императрица и герцогиня с напряжённым вниманием следили за манипуляциями барона.

Пьерес поднял крышку и выставил перед императрицей чашку и молочник из белого фарфора.

— Это маленький сервиз, — сказал он тогда, — который употребляла королева Мария-Антуаннета при своих простых завтраках в Трианоне. Как видите, ваше величество, цветочная гирлянда образует вензель королевы. Тогдашний кастелян Трианона взял к себе этот сервиз, который хранился до настоящего времени в его семействе. Сервиз точно принадлежал королеве, в этом нельзя сомневаться. Я прослышал о нём и, зная, что ваше величество сильно интересуетесь всем, что напоминает королеву Марию-Антуаннету, не упустил случая принести вам эту реликвию.

Императрица взяла чашку и стала внимательно разглядывать её. Лицо Евгении выражало печаль и скорбь.

— Она приказала сделать свой вензель из розовых гирлянд, — произнесла наконец императрица тихо и задумчиво, — и розами усыпана была тогда её жизнь. Бедная, несчастная королева! Кто мог бы сказать в то время, что скоро поблекнут эти цветы и что последний удар твоего горячего сердца замрёт в бесцветной пустыне жгучего, одинокого горя! Края этой чашки касалась она свежими улыбающимися устами, — продолжала императрица мечтательно. — Как скоро сжались эти уста в безвыходном горе и выпили до дна страшную чашу жестоких страданий!

Долго смотрела она на маленькую простую чашку и слеза дрожала на её ресницах.

Герцогиня Муши взяла руку императрицы и припала к ней губами.

— Как прекрасно… и как великодушно со стороны вашего величества вспоминать на высоте величия и счастья с таким тёплым чувством о той несчастной государыне, которая некогда восседала на французском престоле! — сказала Анна.

— На французском престоле! — прошептала императрица, не отводя глаз от чашки. — Прекрасен этот престол, но гибелен… Он ей принёс преждевременную, мученическую смерть, но она была велика в своём падении… Была королевой на эшафоте… Быть может, этот престол рухнет когда-нибудь и под нами, — произнесли её губы беззвучно, а мысли, казалось, наполнились мрачными картинами; уныло потупился её взгляд.

Но вскоре Евгения быстро подняла голову с грациозным, ей одной свойственным движением красивой шеи.

— Благодарю вас, барон де Пьерес, — сказала она с ласковой улыбкой, — что передали мне вещь, принадлежавшую королеве-мученице. Надеюсь, её можно приобрести и дать ей место в храме воспоминаний о царственной мученице, который я воздвигаю в тишине.