В эту реплику она постаралась вложить весь свой сарказм. И презрительно рассмеялась. Наступило молчание. Кэлами не пытался прервать его. Он был оскорблен столь пренебрежительным отношением к теме, которая для него стала не просто серьезной, а даже сакральной. Первой заговорила Мэри:

– Может, ты все-таки расскажешь, о чем на самом деле думал? – тихо спросила она, поворачиваясь к Кэлами лицом. Когда человек влюблен, он готов подавить свою гордость и сдаться. – Скажешь? – Мэри взяла его руку, принялась целовать ее, но потом вдруг укусила за палец так больно, что Кэлами взвыл.

– Почему ты делаешь меня несчастной? – воскликнула Мэри и представила себя лежащей на постели лицом вниз, мучительно содрогаясь от рыданий. Поистине требуется невероятная сила духа, чтобы стать по-настоящему несчастливой!

– Я делаю тебя несчастной? – повторил Кэлами с раздражением в голосе. Он еще не оправился от боли в пальце. – Но ведь это неправда. Я приношу тебе неслыханное счастье.

– Ты заставляешь меня грустить!

– Что ж, в таком случае мне лучше удалиться и оставить тебя в покое.

Кэлами убрал руку, которой обнимал Мэри за плечи, словно действительно собрался уходить.

Но Мэри мгновенно заключила его в свои объятия.

– Нет-нет, – умоляла она, – не оставляй меня. Ты не должен сердиться. Прости. Я повела себя отвратительно. Пожалуйста, расскажи мне, что ты думал о своей руке. Мне очень интересно. Очень-очень. – Она снова взяла просительный детский тон маленькой девочки – слушательницы лекций в Королевском институте.

Кэлами не смог сдержать смеха.

– Ты сделала все, чтобы убить интерес к этой теме во мне самом, – заявил он. – Право, не знаю, смогу ли снова хладнокровно говорить об этом.

– Пожалуйста, очень тебя прошу, – настаивала Мэри. Хотя с ней поступили жестоко, это она тем не менее просила прощения, она покорялась. Когда человек влюблен…

– Ты сделала так, что я с тобой могу разговаривать лишь о разной чепухе, – жестко заметил Кэлами.

Но все-таки позволил уломать себя. Смущенно, неловко – потому что духовная атмосфера, в какой его идеи расцветали пышным цветом, рассеялась, и мысли оказались словно в пустоте, в разреженном воздухе, которого не хватало, чтобы они опять могли полноценно дышать, – Кэлами пустился в объяснения. Вскоре настроение улучшилось; он снова почувствовал себя в родной стихии своих размышлений. Мэри слушала с напряженным вниманием, которое Кэлами странным образом ощущал даже в полной темноте.

– Понимаешь, я размышлял обо всех состояниях, в которых может существовать любой предмет – моя рука, например.

– Понимаю, – с теплотой и сердечностью отозвалась Мэри Триплау.

Хотелось доказать ему, что она не просто слушает, но и интеллектуально проникается его идеями, усваивает их, хотя ей, собственно, пока и проникаться было нечем.

– Невероятно, – продолжил Кэлами, – в каком множестве различных состояний может существовать один и тот же предмет, если задуматься над этим. Но чем больше ты размышляешь, тем более неясным и таинственным все это становится. То, что представлялось незыблемым, исчезает. Казавшееся очевидным и легко постижимым оборачивается мистерией. Провалы начинают образовываться вокруг тебя – пропасть за пропастью, словно землю раскололо мощнейшим землетрясением. Поэтому ты ощущаешь страх, будто находишься в полной тьме. Однако я уверен, что если ты продолжишь процесс размышлений, то рано или поздно тебе удастся вырваться на противоположную от мрака сторону. Но что именно предстанет перед тобой? Вот в чем вопрос.

Если бы Кэлами удалось обрести свободу, он смог бы погрузиться в изучение обратной стороны мрака. Но плоть оказалась слишком слаба; под угрозой сладострастной пытки она превращала его в труса и предателя своих устремлений.

– Ну и что же дальше? – спросила Мэри. Она придвинулась к Кэлами, ее губы легко скользнули по его щеке. Мэри нежно провела пальцами по его руке от плеча вниз. – Продолжай.