Между тем во внешнем облике Софии произошли значительные перемены к лучшему. К тринадцати годам она превратилась в стройную девушку с шелковистыми темно-каштановыми волосами, высоким лбом, сверкающими синими глазами и красиво изогнутыми розовыми губами. Ее внутренние качества также привлекали всеобщее внимание: она была образованна и отличалась живым умом. Далеко не все считали ее пустышкой. Шведский дипломат граф Хеннинг Юлленборг, встретивший Софию в доме ее бабушки в Гамбурге, был поражен ее умом и сказал Иоганне в присутствии Софии: «Мадам, вы не знаете этого ребенка. Уверяю вас, у нее гораздо больше ума и силы воли, чем вы думаете. И я умоляю вас уделять вашей дочери больше внимания, ибо она этого, несомненно, заслуживает». На Иоганну эти слова не произвели особого впечатления, но София никогда их не забывала.
Она научилась завоевывать расположение людей и впоследствии блестяще этим пользовалась. Речь шла не об искусстве обольщения, София, – а позднее Екатерина, – никогда не была кокеткой; она стремилась пробуждать в людях не сексуальный интерес, а теплоту, сочувствие и понимание, которые проявил по отношению к ней граф Юлленборг. Для достижения своей цели она использовала средства настолько простые и благопристойные, что они выглядели безупречными. Она понимала, люди предпочитают говорить, а не слушать, и говорить о себе, а не о других. В этом отношении ее мать в своем жалком лихорадочном стремлении показать свою значимость служила для Софии образцом того, как не нужно себя вести.
Со временем в ее душе стали зарождаться новые желания. В Софии проснулась чувственность. В тринадцать-четырнадцать лет по ночам она часто испытывала сильное нервное возбуждение и начинала ходить по комнате. Пытаясь успокоиться, она садилась на кровать, клала жесткую подушку между ног и воображала, будто скачет на лошади – «скачу галопом до полного изнеможения». Когда служанки, заслышав шум в ее комнате, приходили посмотреть, что случилось, они видели Софию тихо лежащей в кровати и притворяющуюся спящей. «Они ни разу не застали меня за этим делом», – вспоминала она. На людях София старалась строго контролировать свое поведение. У нее было лишь одно огромное желание – вырваться из-под опеки своей матери. И она понимала, что единственным избавлением для нее оставался брак. Поэтому она должна была выйти замуж – и не за обычного мужчину, а за человека, который оказался бы как можно выше ее по титулу, чтобы возвыситься над Иоганной.
Но и она не избежала кратковременной юношеской влюбленности. В четырнадцать София ненадолго увлеклась своим красивым молодым дядей, младшим братом матери – Георгом Людвигом. Он был на десять лет старше Софии, и его очаровали свежесть и невинность неожиданно расцветшей племянницы. Этот напомаженный офицер кирасирского полка стал ухаживать за девушкой. София описала в своих мемуарах развитие этого маленького романа, который неожиданно закончился предложением руки и сердца от ее дяди Георга. Девушка была потрясена. «Я ничего не знала о любви и совершенно не связывала с ним это чувство». Польщенная, она все же медлила с ответом – этот человек был родным братом ее матери. «Мои родители не одобрят нашего союза», – сказала она. Георг Людвиг заметил, что отношения между их семьями не станут преградой, подобные союзы не были редкостью в аристократических семьях Европы. София была смущена и позволила дяде Георгу продолжать свои ухаживания. «Он был очень хорош собой в то время, у него были красивые глаза, и он прекрасно изучил мой нрав. Я привыкла к нему. Прониклась к нему симпатией и больше не избегала встреч с ним». В конце концов, она осторожно приняла предложение, после чего «мои отец и мать дали согласие. В этот момент мой дядя полностью отдался своей страсти и проявил необычайную опытность. Он пользовался любой возможностью, чтобы заключить меня в объятия, был необычайно изобретателен, придумывая способы, чтобы мы могли уединиться, но, не считая нескольких поцелуев, все было весьма невинно».
Неужели София была готова отказаться от своих амбиций стать королевой и согласилась бы с ролью невестки своей собственной матери? Какое-то время она колебалась. Не исключено, что она могла бы сдаться и позволила бы Георгу Людвигу взять ее в жены, но прежде чем наступила развязка, из Петербурга прибыло письмо.
2
Приглашение в Россию
Письмо из России стало сюрпризом, однако именно о таком послании мечтала Иоганна, именно оно было предметом ее чаяний и надежд. Пока амбициозная мать возила свою дочь по маленьким дворам княжеств Северной Германии, она старалась наладить более важные связи. Семейная история связывала родственников Иоганны из дома Гольштейнов с Романовыми – императорской династией России. В декабре 1741 года, когда Софии было двенадцать, Елизавета, младшая дочь Петра Великого, взошла на трон в результате дворцового переворота. Новая императрица имела прочные связи с домом Гольштейнов. Во-первых, через любимую сестру Елизаветы Анну, старшую дочь Петра Великого, которая вышла замуж за кузена Иоганны Карла Фридриха, герцога Гольштейна. В результате этого брачного союза на свет появился маленький, болезненный Питер Ульрих, а через три месяца после родов Анна умерла.
Однако Елизавета имела и еще более близкие связи с домом Гольштейнов. В семнадцать лет она была помолвлена со старшим братом Иоганны Карлом Августом. В 1726 году этот гольштейнский принц отправился в Санкт-Петербург, чтобы вступить в брак, но за несколько недель до бракосочетания жених заболел оспой и умер в русской столице. Елизавета сильно горевала и с тех пор относилась к дому Гольштейнов как к своей родной семье.
Теперь же, когда стало известно, что Елизавета взошла на российский престол, Иоганна немедленно написала письмо с поздравлениями новой императрице, которая в свое время едва не стала ее невесткой. Ответ Елизаветы был полон нежности и расположения. Между ними установились дружеские отношения. У Иоганны сохранился портрет покойной сестры Елизаветы Анны, который императрица хотела получить. Елизавета написала своей «дорогой кузине» и попросила ее вернуть портрет в Россию, на что Иоганна с большой радостью согласилась сделать это одолжение. Вскоре из русского посольства в Берлине в Штеттин прибыл секретарь и привез миниатюрный портрет Елизаветы, вставленный в великолепную, украшенную бриллиантами раму, которая стоила восемнадцать тысяч рублей.
Стараясь укрепить отношения, Иоганна взяла с собой в Берлин дочь, где прусский придворный художник Антуан Пэн написал портрет Софии, который был послан в дар императрице. Этот портрет не обладал особыми художественными достоинствами. Почти все работы Пэна были очень похожи друг на друга. На портрете Софии мы видим типичное изображение миловидной молодой женщины восемнадцатого века. Тем не менее, после того как картина была доставлена в Санкт-Петербург, последовал желаемый ответ: «Императрица очарована прелестным лицом юной принцессы».
Таким образом, Иоганна не упускала ни малейшей возможности добавить новые звенья к своей семейной цепи. В конце 1742 года она произвела на свет вторую дочь – единственную сестру Софии. Вскоре после рождения дочери Иоганна написала императрице письмо и сообщила, что ребенка нарекут Елизаветой, а также попросила Ее Величество оказать честь и стать крестной матерью девочки. Елизавета согласилась, и вскоре еще один портрет императрицы в украшенной бриллиантами рамке был доставлен в Штеттин.
Тем временем произошло еще несколько приятных для Иоганны событий. В январе 1742 года молодой Петер Ульрих из Гольштейна, мальчик-сирота, с которым София познакомилась три года назад, неожиданно исчез из Киля и вскоре объявился в Санкт-Петербурге, где был принят своей тетей Елизаветой и объявлен наследником российского престола. Этот мальчик, теперь уже будущий император России, приходился кузеном Иоганне (и, соответственно, Софии). В 1743 году в жизни Иоганны произошло еще одно чудесное и неожиданное событие. Поскольку Петер Ульрих стал наследником российского престола, маленький гольштейнский принц отказался от притязаний на шведский трон. По условиям соглашения, заключенного между Россией и Швецией, императрице Елизавете было позволено подыскать замену своему племяннику в качестве наследника шведского трона. Она выбрала брата Иоганны, Адольфа Фридриха, князя-епископа Любека, который являлся опекуном Петера Ульриха. Таким образом, после того, как все замены и перестановки были произведены, Иоганна оказалась в самом центре колеса фортуны. Из-за оспы она в свое время потеряла брата, который теперь мог бы стать консортом при нынешней императрице России, однако обрела кузена – наследника русского престола, и кроме того, ее старший брат должен был стать королем Швеции.
Пока его жена добивалась расположения Санкт-Петербурга и возила свою дочь по Северной Германии, князь Христиан Август, муж и отец, оставался дома. Разменяв шестой десяток, он по-прежнему был верен дисциплине и умеренному образу жизни. Ему удалось оправиться после кратковременного паралича, вызванного апоплексическим ударом, и дожить до очередного повышения по службе. В 1742 году новый король Пруссии Фридрих II присвоил ему звание генерал-фельдмаршала прусской армии. В ноябре того же года князь и его старший брат добились суверенитета для маленького княжества Ангальт-Цербстского, находившегося к юго-западу от Берлина. Это был город, окруженный средневековой крепостной стеной с башнями, рвом и домами с остроконечными крышами. Уволившись из армии и покинув Штеттин, Христиан Август переехал с семьей в Цербст и посвятил себя заботе о своих двадцати четырех тысячах подданных. Иоганну не очень обрадовало это событие – она стала правительницей маленького, совсем крошечного германского княжества и поселилась в миниатюрном барочном дворце. Несмотря на переписку с императрицей и визиты к более знатным родственникам, ей по-прежнему казалось, будто жизнь проходит мимо.
Затем 1 января 1744 года, когда после службы в часовне замка семья уселась, чтобы отпраздновать наступление нового года, посыльный доставил Иоганне запечатанное письмо. Она немедленно открыла его. Письмо оказалось из Санкт-Петербурга и написано было Отто Брюммером, гофмаршалом при дворе Петера Ульриха, юного герцога Гольштейнского, а ныне наследника российского престола. Брюммер писал:
«По личному поручению Ее Императорского Величества [императрицы Елизаветы] я должен сообщить вам, мадам, что императрица желает, чтобы Ваше Высочество вместе с принцессой, вашей старшей дочерью, приехали в Россию как можно скорее и поселились бы в доме, специально отведенном для вас Императорским двором. Ваше Высочество достаточно умны и должны понять истинную причину желания императрицы увидеть как можно скорее вас, а также вашу дочь принцессу, о которой она хорошо отзывалась. В то же самое время наша несравненная государыня недвусмысленно намекнула мне передать Вашему Высочеству, что Его Высочество князь ни при каких обстоятельствах не должен принимать участия в этом путешествии. У Ее Величества есть на то веские причины. Полагаю, вы в точности исполните волю нашей божественной императрицы».
В письме Брюммера содержались и другие требования. Он просил, чтобы Иоганна инкогнито доехала до Риги, находившейся на российской границе, и по возможности сохранила в секрете место своего назначения. Если же каким-либо образом станет известно о том, куда она направляется, принцесса должна объяснить это чувством долга, данью вежливости и желанием лично отблагодарить русскую императрицу за ее щедрость к дому Гольштейнов. Чтобы покрыть расходы Иоганны, Брюммер приложил вексель, в обмен на который она должна была получить десять тысяч рублей в берлинском банке. В письме не указывались истинные причины приглашения, но второе послание, доставленное другим курьером через несколько часов, помогло пролить на них свет. Это оказалось письмо от Фридриха II Прусского, и оно также было адресовано Иоганне:
«Я больше не буду скрывать тот факт, что помимо уважения, которое я всегда питал к вам и к вашей дочери принцессе, я всегда желал устроить судьбу последней наилучшим образом, поэтому меня посетила мысль организовать ее брак с кузеном, великим князем Петром из России».
Строгие указания Брюммера касательно принца Христиана Августа, на которого не распространялось приглашение императрицы, подкрепленные письмом Фридриха, адресованного лично Иоганне, были весьма унизительными для главы семейства, хотя это звание, по сути, было чисто формальным. Формулировки обоих писем ясно говорили о том, что все вовлеченные в это предприятие лица были уверены: жена сможет преодолеть любые возражения, которые выдвинет ее недалекий супруг не только по поводу отсутствия приглашения, но и касательно остальных аспектов предполагаемого брака. Они боялись, что речь пойдет о требовании к немецкой принцессе отказаться от протестантской веры и принять православие при заключении брака с будущим царем. Все хорошо знали, что Христиан Август – ревностный лютеранин, и опасались, как бы он не начал возражать против смены веры его дочери.
Для Иоганны этот день стал настоящим триумфом. После пятнадцати тягостных лет замужества императрица и король открыли перед ней перспективы, которые помогли бы реализовать все ее чаяния и надежды. Она станет важной особой, серьезным игроком на мировой арене, все важные качества ее личности, которые прежде оставались невостребованными, найдут применения. Она пребывала в эйфории. Шли дни, а в Цербст из России и Берлина летели новые письма. В Санкт-Петербурге Брюммер, подстрекаемый нетерпеливой императрицей, сообщил Елизавете, что Иоганна написала: «Будь у меня крылья, я немедленно прилетела бы в Россию». На самом деле примерно так и обстояло дело. Иоганне понадобилось всего десять дней, чтобы приготовиться к отъезду.