— Что за люди?

Секретарь, который умел не только почтительно вытягиваться перед генконсулом, но и дать при случае дельный ответ, сказал, что некоторых мистер Пуль в общем-то знает, другие новые. Но все очень нужны. Без приглашения только журналист Маршан, но… он близок к президенту Франции, да и печать — это вообще знамя свободы! Генконсул все понял, встреча началась…

Журналист Ренэ Маршан был первым, кто покинул собрание, не дождавшись конца «обмена мнений», выскочил как из-под холодного душа. То, что услышал, потрясло воображение, оскорбило чувства. Надобно с кем-то поделиться. Но с кем? А почему бы не с самим президентом Пуанкаре? Пусть он узнает из первых рук о перипетиях в России.

В тот же вечер Маршан засел за письмо Пуанкаре: «Я считаю себя одним из тех, кто боролся, руководимый глубокими убеждениями, против большевизма. Я с горечью констатирую, что за последнее время мы позволили себя увлечь исключительно в сторону борьбы с большевизмом. На совещании за время беседы не было сказано ни одного слова о борьбе с Германией. Говорили о другом…Я узнал, что один английский агент подготовил разрушение железнодорожного моста через Волхов недалеко от Званки… Разрушение этого моста равносильно обречению Петрограда на полный голод… Один французский агент присовокупил, что им уже сделана попытка взорвать череповецкий мост. А это означает полный голод Петрограда, ибо отрезаются пути доставки основной массы продовольствия. Я глубоко убежден, что дело не в изолированных починах отдельных агентов. Разумеется, я спешу подчеркнуть, — продолжал Маршан, — что присутствовавшие генеральные консулы от своего имени не сделали ни малейшего намека на какие бы то ни было тайные разрушительные намерения».

Вздохнув облегченно, Ренэ Маршан задумался над тем, каким образом передать конфиденциальное письмо в Париж. Он понимал, что французский генконсул не одобрит его поступок. Пуль и Локкарт будут рассержены, наклеют ярлык предателя «общих интересов». Надо опасаться и ЧК.

Если бы Маршан был не столь впечатлительным и не оказался бы во власти своих чувств, а, главное, досидел бы до конца на встрече в американском консульстве, то узнал бы куда больше. Среди неизвестных ему лиц находился «сэр Рейз», но здесь он был одет в форму английского офицера и называл себя Сиднеем Рейли, который славился якобы тем, что знал здесь всех, а его как Рейли почти никто. Он держал страстную речь против большевиков. Маршан мог бы удивиться и присутствию грека Пуля Ксенофонта Каламатиано, представителя коммерческой американской фирмы.

Закрытая встреча пришла тогда к единодушному мнению действовать в трех направлениях:

1. Дезорганизация Красной Армии подкупом, саботажем, задержкой продовольственных транспортов, следующих в Москву, а также путем разрушения транспорта. Это поручалось Рейли и его сообщникам — капитану Хиллу, «полковнику Берзиню» из Кремля, агентам из Управления военных сообщений Красной Армии. В Петрограде — капитану Френсису Кроми.

2. Диверсионно-подрывная работа: взрывы, поджоги, аварии. Готовит и осуществляет полковник французской армии Вертимон и его помощники.

3. Шпионаж. Поручен был тихому и малозаметному американскому коммерсанту в России Каламатиано (он же Серповский).

Предполагалось, что основные действия совершатся после отъезда дипломатических представителей «союзников» из России, чтобы не компрометировать их.

ВЧК тем временем все более убеждалась, что заговор есть, хотя ни день «икс», ни размах заговора еще не отражались полностью (сейчас это легко сказать!) в чекистской версии происходящего. ЧК добывает почти достоверные данные о том, что Константин, Массино, «сэр Рейз» — это имена-прикрытия хитрого и тонкого английского разведчика Сиднея Рейли. В конце августа установили и одну из его московских явок — конспиративную квартиру по Шереметьевскому переулку. Агента можно было арестовать. В ЧК раздумывали: «Пусть ящерица покажет и хвост — тогда и отрубим!» Особый агент из Сикрет Интеллидженс Сервис под шифром I — ST, благословенный лично Ллойд Джорджем и доставленный в Россию на борту крейсера «Королева Мария» (вряд ли все это было известно Петерсу), Рейли пока остался «гулять»…

Сообразуясь с обстановкой, ВЧК принимала различные меры предосторожности. Комиссар латышской стрелковой дивизии К. А. Петерсон приходит к В. И. Ленину. «Узнав о грозившей тов. Ленину опасности, я сейчас же поехал к нему, доложил о дьявольских планах негодяев и предупредил, чтобы он был осторожным, — записал комиссар под свежим впечатлением встречи. — Но Владимира Ильича все эти планы английских мерзавцев только развеселили, он расхохотался и воскликнул: «Совсем как в романах!» Это было дня за три-четыре до выстрела Каплан».

Петерс продолжал со своими парнями продираться сквозь колючую сеть заговора, стараясь завладеть документами полной достоверности, фактами неопровержимыми. Чекисты, проинструктированные Петерсом и Дзержинским, довольно толковые парни, умевшие перевоплощаться не хуже настоящих артистов (откуда только такие способности у них обнаружились!), были внедрены (так задумали в ВЧК) в лабиринты заговорщических хитросплетений. На всякий случай было принято несколько опережающих мер. Потом Петерс это расшифрует так: «Опасность предательских выступлений в отдельных местах пришлось устранить… Мы ликвидировали местные заговоры в Вятке и Вологде».

И вдруг 30 августа в Петрограде убивают крупного работника, председателя Петроградского ЧК М. С. Урицкого. Злодейство совершил сын заводчика, правый эсер, но было ли это звеном цепи большого заговора? В момент получения известий из Питера никто не мог на этот вопрос ответить.

Петерс почувствовал нервическую дрожь в спине. Если он и испытал страх, то не за себя, а за все это большое дело, за которое он взялся. Могло оказаться, что движется в неверном направлении. Неужели интриги Сикрет Интеллидженс Сервис свяжут по рукам и ногам и Советскую власть? Петерс не успел как следует поразмыслить над этим роковым вопросом, как открылась дверь.

Вошел Дзержинский. Бледный, худой, с запавшими глазами. Он сообщил, что только что позвонил возмущенный убийством Урицкого Владимир Ильич и предложил ему, Дзержинскому, немедленно выехать в Петроград и принять должные меры. Ленин считает, что убийство Урицкого — это белый террор. На вопрос Петерса: будут ли указания ему, председатель ВЧК сказал лишь одно: «Нельзя допустить, чтобы дипломаты-заговорщики так просто улизнули из России, с видом ничего не ведающих».

Дзержинский присел, закурил и задумался. Не докурив, смял «самокрутку», бросил в пепельницу:

— А знаете, Петерс, лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!

Дзержинский озабоченно взглянул в глаза Екабу. Сказал тихо: