Блин! И что же из всего этого так повлияло на резкую смену настроения, на что он так реагирует?
Он ревнует? Меня ревнует или это какая-то новая игра? Что за собственнические замашки?! По какому, собственно, праву?!
Вдох — выдох…
Старательно возвращаю на место собирающуюся покинуть меня уверенность. Да какого вообще лешего он себе вообразил!
Расправляю плечи и, выпятив подбородок, иду тараном на оборзевшего начальника. Да-да, начальника!
— А что не так?! И что это за допрос?! Вы мне кто?! — вновь перехожу на официальное обращение, задавая кучу вопросов, ответы на которые мне вовсе не нужны. — Начальник! — тычу пальчиком в его грудь. — И согласно подписанному мною контракту, я всего лишь, ваша сотрудница, пусть и с ненормированным рабочим днем и с индивидуальными условиями! — Возмущение нарастает, и мне уже плевать на то, как Глеб предупреждающе щурится, пытаясь безмолвно предостеречь меня от дальнейшей тирады. Меня несет бурный поток эмоций. — Я не ваша собственность, и верность блюсти не обязана! — почти ору, подаваясь вперед.
Наши взгляды становятся еще ближе. Их немая война еще безжалостнее. Воздух вокруг искрится, а пылающий в темноте его глаз гнев грозит немыслимыми карами и ответными санкциями.
— Моя! — все, что я слышу прежде, чем жесткие губы Глеба набрасываются на мои.
Это не поцелуй. Нет!
Это наказание — строгое, безапелляционное.
Он клеймит меня, прикусывая губы, вторгается языком в мой приоткрытый рот, затевая бескомпромиссный танец подчинения. Большая твердая ладонь ложится на затылок, удерживая меня и не давая возможности ретироваться. Второй ладонью Глеб обнимает мою шею, чуть сдавливая и лишая возможности нормально вздохнуть.
Я плавлюсь от жара этих самоуверенных рук, губ, дыхания. В голове туман, и сердце готово выскочить из грудной клетки. Кровь приливает и пульсирует в висках, а я лишь цепляюсь непослушными пальцами за ткань футболки Глеба.
Мое робкое сопротивление сминается мощью его напора, силой его желания.
— Моя- а- а- а… — раздается его хриплый голос; я лишь успеваю глотнуть воздуха и вновь утопаю в страсти его теперь уже более нежного поцелуя. Внутри что-то лопается, растекаясь по венам тягучим желанием, и я льну к нему, сдаваясь на милость победителя.
Сдавленный рык, мой упоительный стон, наше неровное дыхание и учащенный стук сердец…
Неистово смелые руки, скользящие по телу, голодные поцелуи, сносящие все преграды, жар наших тел…
В урагане несдержанности я даже не замечаю, как Глеб одним плавным движением вынимает меня из кресла, на мгновение припечатывая к своему крепкому телу, а затем сам опускается на сиденье, усаживая меня верхом на свои бедра. Краем сознания отмечаю лишь, что упираюсь коленками в жесткую плетеную спинку.
— Ты моя, слышишь? — разомкнув на мгновение чувственное сплетение наших губ, хрипит Глеб, крепко удерживая меня за талию.
Воздух обжигающими глотками проталкивается в легкие. Пелена застилает разум, и я плыву в дымке эндорфинового угара, ловя расфокусированным взглядом завораживающую темноту глаз Глеба. Вечерний полумрак, разгоняемый пламенем свечей, окутывает нас загадочным пологом, и весь мир будто исчезает, растворяясь во мраке.
Есть только мы.