— Зачем это тебе? — все же спрашивает он спустя время, когда за принесшей нам чай Кларой закрывается дверь. — Ты же уже один раз хотел купить мою фирму, но получил отказ, сопротивлялся, но в итоге отказался от своей затеи как раз в тот момент, когда я начал подумывать об уступке.

Бекетов констатирует знакомые мне события, происходившие не так давно, чтобы я мог их забыть. Спокойно киваю, подтверждая правильность его воспоминаний.

— Тогда почему сейчас? Или это была твоя хорошо продуманная стратегия? — словно осеняет его ошибочная догадка.

Делаю глоток вполне себе сносного напитка, медленно отставляю чашку. Не спеша, словно зверь, выследивший свою долгожданную добычу и незаметно подбирающийся к ней, разворачиваюсь корпусом к «жертве», кладу на стол обе руки и чуть подаюсь вперед, опираясь на них. Теперь наши взгляды на одном уровне, и я вижу в его глазах плохо скрываемый страх и недоверие, а еще попытку прикрыть все это напускным равнодушием и незаинтересованностью в моем предложении.

Честно? Мне похер на все это! Я даже не собираюсь уговаривать его принять то, что я предлагаю. Не буду унижать его самодостаточность. Вот только Занозу уже не отпущу: не моя вина, что ее предок такой…

— Мне плевать на твои умозаключения, и уж тем более похер на твое ко мне отношение! Считай это, — тихо, без пафоса и лишних эмоций сообщаю ему свою позицию по данному вопросу, тыча в лежащий перед ним договор, — актом доброй воли и снизошедшей на меня щедростью по отношению к оступившимся. Подпишешь — твоя фирма вернется к жизни, даже бонусы заимеет. Нет — ну, тогда не буду мешать тебе копать яму, в которой удачно поместятся все годы, положенные на создание неплохо функционировавшего бизнеса.

Пожимаю плечами и возвращаюсь в исходное положение, вальяжно разваливаясь в кресле. Спокойно допиваю остатки чая, позволяя Бекетову засунуть в… вот именно туда… свою гордость и с холодной головой перечитать контракт.

Мужик не дурак: дурак бы не выжил в нашем бизнесе, да и в любом другом тоже. А он поднялся с нуля в нелегкие времена не только для создания собственного дела, да и просто для зарабатывания на безбедное существование. Ему, конечно, не хватает честолюбия, но это в какой-то мере даже плюс для его кармы: значит, правильно рассчитывает свои силы и не стремится объять необъятное любой ценой. А то, что оступился, просчитался и лоханулся с нечистоплотным субподрядчиком — ну, с кем не бывает.

— Хорошо, — спустя время, все же превозмогая свою гордыню, соглашается он и ставит витиеватую подпись под документом.

С улыбкой замечаю, что дочь похожа на отца не только внешне, но и в том, как одинаково они отстаивают чувство собственного достоинства: их «покупают», а они, ставя росчерк на договоре купли-продажи, обливают покупателя холодом снисходительности. Забираю свой экземпляр и не спеша перелистываю его, ловя на себе внимательный взгляд Бекетова. А когда собираюсь уходить, он своим вопросом, произнесенным тихо, но со звериным рыком самца, защищающего свой прайд, вводит меня в секундное замешательство.

— Шумский, ты спал с моей дочерью?

В голове моментально сбоит, и убойная мысль бьет по нервам резким электрическим разрядом. Неужели Бекетов самолично подослал ко мне свою младшенькую? Чувство неприязни бесформенной кляксой падает на сформировавшуюся в моем сознании картинку почти идеального бизнесмена и отца.

Впервые в жизни зависаю над формулировкой уместного ответа, и мой пребывающий во временном ступоре мозг позволяет слететь с языка мерзкой даже для меня подколке.

— С которой? — Фраза, полоснувшая яркой вспышкой, гадким привкусом остается во рту, побуждая схватиться за чашку, чтобы хоть как-то ее дезактивировать.

Моментально темнеющий взгляд оппонента, его багровеющее от ярости лицо и раздувающиеся, словно у пышущего пламенем дракона, ноздри лучше всяких слов тычут меня, как нашкодившего котенка, носом в мою же оплошность. Возникает фантомное ощущение испачканной морды, и я даже проверяю, на месте ли челюсть и не свернут ли набок нос — так грозно сопит Бекетов, сжимая кулаки и нарастая надо мной каменной глыбой, медленно поднимаясь со своего рабочего кресла.

— Извини…те, — иду на попятную, искренне сожалея о сказанном. — Случайно вырвалось. — Тоже поднимаюсь, и теперь мы с ним на равных в росте и праведном гневе.

Мужчина прищуривается, все еще сжимая в негодовании кулаки. Широкая грудь, обтянутая белой рубашкой, неровно вздымается, а желваки ходят ходуном. Нас разделяет лишь письменный стол, как барьер для дуэлянтов.

— Какого рожна вы вообще задаете мне такой вопрос?!

Теперь завожусь уже я: не люблю оправдываться, как и того, что кого-то волнует моя постельная жизнь, да и вообще любые другие аспекты моего времяпрепровождения. Воздух трещит от напряжения и наших замалчиваемых претензий.

— Так, просто показалось, — как-то быстро тушуется он, машет рукой и опускается назад в кресло. — Не смею задерживать. — Он чуть нервно вертит в ладони ручку и усиленно создаёт видимость сверхактивной занятости, безмолвно, но красноречиво намекая мне на то, что аудиенция завершена.