— Даша ведь… умерла, — изумленно переглянулись братья.

— Вот именно.

Я сглотнула ком в горле и почувствовала, как по щекам катятся непрошенные слезы.

Ну вот. Я сидела и снова ревела, теперь уже в гостинице на глазах у всей семьи своего арестованного жениха. Наверное, они думали, что я истеричка, но вида никто не показывал.

Вместо этого меня бросились успокаивать. Сначала Марк, потом уже Николай и их отец. Успокаивающих капель у них в номере не нашлось, поэтому мне в руки пихали ужасный крепкий виски в стакане.

— Хорошо, хорошо, я попробую добиться его освобождения, — прихлебывая виски вместо меня, сдался глава семьи. — Но с одним условием, Мария! Вы с Владимиром вернетесь к нам!

— А как же… Даша? — выдавила из себя я.

— Перезахороним, — махнул рукой он.

— Пере… что? — ужаснулась я.

— Да, это будет стоить очень дорого! Но ведь если думать так, как рассуждает Владимир, то девочку надо похоронить там, где похоронена вся наша семья. Моя жена всегда хотела дочку. А родилось три сына. Думаю, всем будет спокойнее, если рядом с ней положат внучку.

— Пап, тревожить могилу — это как-то неправильно, — робко возразил Марк. — Да и место рядом с мамой — твое.

— Все в этой истории неправильно с самого начала! — плеснул себе в стакан еще виски отец. — Так почему бы не завершить ее по-человечески? Девочка будет там, где все ее родственники… А я уж где-нибудь сбоку пристроюсь, земли много, места всем хватит.

Он опрокинул в себя виски и впился в меня острым взглядом.

— Так что, Мария, ты даешь слово, что выйдешь замуж за моего сына, и вы вместе будете почитать наши семейные ценности именно так, как принято у Оболонских?

— Да, конечно… Я сделаю все, что от меня зависит! Только пусть он снова будет на свободе… — всхлипнула я.

— Тогда прекращай лить слезы и отправляйся вместе с Боженой к себе домой. Как только что-то станет известно, мы с тобой свяжемся.

Я отчаянно закивала и поднялась с дивана.

— Спасибо вам… — оттирая слезы с щек, с опаской взглянула на будущего свекра.

— Пока еще не за что говорить мне спасибо, — буркнул он. Видимо, сентиментальность была ему не по нраву.

— Идем, идем, — подтолкнула меня к выходу Божена. — Все наладится, вот увидишь.