— Мои способности не шли ни в какое сравнение со способностями Боровского. Чипы в моей голове позволяли лишь распознавать эмоции и косвенно, в основном словами и психологическими приемами, влиять на разумы людей. Такие модифицированные люди, как я, были необходимы проекту «Магеллан». Экспедиция в один конец — слишком рискованное мероприятие, чтобы отдавать на волю случая такую вещь, как «человеческий фактор». Позволь заметить, что я, как и все члены экипажа, проходил отбор. На моей модификации настаивало руководство программы. Если помнишь, они подстраховались на случай моей профнепригодности, лишив меня права голоса. Моя миссия, помимо непосредственной медицинской деятельности, была в том, чтобы поддерживать на борту «Магеллана» здоровую рабочую атмосферу. Мои импланты позволяли работать с настроением и ощущениями экипажа, но влиять на их собственный выбор я не мог. Мой максимум — передача мыслей на расстоянии, и то при наличии мощного ретранслятора поблизости.

— Как на том корабле в заполярье?

— Да, — признался Герман. — Но на Земле и на «Магеллане» я был ограничен в возможностях. А Боровский — нет.

— Что он тебе сказал? — спросила Мария. — Там, у «Колыбели».

— Почему ты спрашиваешь?

— У меня в голове нет имплантов, но это не мешает мне быть женщиной. Я вижу разницу между тобой «тогда» и тобой «сейчас». Дело не в страхе. Ты что-то узнал.

Герман с минуту молчал. Затем ответил совсем другим голосом:

— Я убил свою беременную жену.

— Что?

— Боровский влез в голову не только к тебе и своему сыну, заставив вас играть в любовь. Он был научным руководителем моей супруги.

— Я не знала об этом.

— Я тогда очень много работал над «Магелланом». Проходил курсы реабилитации после вживления в мозг имплантов, затем учился ими пользоваться. И все ради того, чтобы собрать самый слаженный экипаж во вселенной. На моих плечах лежала колоссальная ответственность, и я гордился своей миссией. И Лара мной гордилась. Она все понимала и поэтому не мешала моей работе. Мы оба буквально жили мечтой о первом полете на «Магеллане».

— Почему вы решили лететь?

— Уже тогда я был не молод. Но чувства не обмануть. Точнее, я тогда так думал. Мы с Ларой любили друг друга, но у нас не получалось завести детей. С ее организмом было все в порядке, проблема была во мне. Глупо и банально — «вялые» сперматозоиды.

Герман вновь взял паузу. Ему тяжело давалась исповедь, но остановить поток сознания он уже не мог. Егерю нужно было выговориться.

— Мы любили друг друга. Наши отношения были настолько идеальными, что даже бездетность не сломала их. Можно было решить вопрос медицинским путем, но Лара была набожна и считала такой путь противоестественным. «Коль Господь не дал нам детей, — рассуждала она, — то незачем ему перечить». И мы приняли решение покинуть Землю и начать жизнь заново там, где мы оба могли принести куда больше пользы, чем на родной планете. Мы планировали усыновить одного-двух будущих детей нового мира. И в тот самый момент, когда мы это решили, в нашей жизни произошло маленькое чудо — Лара забеременела. Это изменило все. Все наши планы, все наши труды и их вероятная польза для общества померкли в сравнении с чудом, открывшимся перед нами. Лара носила под сердцем нашего ребенка, и нам уже не было дела ни до чего более. Мы были счастливы, полны сил и достаточно обеспечены, чтобы прожить счастливую жизнь на родной планете. Беременных в полет не брали, именно поэтому я внес коррективы в свой контракт с космофлотом. Согласно новому контракту, я должен был подготовить экипаж, подобрать другого начальника медицинской службы и уйти в отставку.

— Но что пошло не так? — не понимала Мария.

— Лара заболела, — тяжело выдохнув, сказал Герман. — Сперва это были просто головные боли, но со временем они становились все более интенсивными. Я много работал, стараясь быстрее покончить с контрактом, и потому не уделил должного внимания состоянию жены. А Лара, понимая, какой груз ответственности лежит на моих плечах, до последнего скрывала истинные масштабы своего недуга. Я спохватился лишь тогда, когда ее состояние резко ухудшилось. Вернувшись из очередной командировки, я обнаружил ее в ванной без сознания. Далее была больница, сотни анализов и десятки различных исследований. Выяснилось, что причиной ее состояния была опухоль в головном мозге. Неоперабельная опухоль. Ее состояние быстро ухудшалось. Приступы эпилепсии и нестерпимые головные боли отныне были ее постоянными спутниками. Через сутки ее ввели в состояние искусственной комы, и мне пришлось делать выбор между спасением нашего ребенка и ее жизнью. Шансы на успех операции таяли с каждым часом. Врачи могли продержать Лару в состоянии комы достаточно времени, чтобы наш ребенок смог выжить после кесарева сечения, но это решение убило бы ее со стопроцентной вероятностью. Операция же на головном мозге давала хоть и мизерный, но шанс им обоим. И я выбрал второе.

Руки Марии дрожали. Несколько горячих капель упали мне на голову, девушка поспешила убрать их. Ее волнение передалось и мне. Я не мог тогда понять, о чем именно они говорят, но чувствовал, что Герман рассказывает Марии о чем-то сокровенном.

— Мне так жаль, Герман, — наконец выдавила из себя она.