Глава 16

Ради чего жить?

— Ты сильно изменился, Герман, — тихо прошептала Мария, гладя мою лысую черепушку. Глаза открывать не хотелось, чернь так и манила меня, поэтому разговор двух егерей я слушал в полудреме.

Той ночью я плохо спал, постоянно просыпаясь от кошмаров, подосланных коварным Лаогом, но каждый раз меня успокаивала Мария. Мне снилась смерть. Конец всего. Я бежал через Пустошь от невидимой смерти и не знал, какой путь выбрать. Сотни тропинок, десятки лазов и нор, тысячи деревьев, а я не никак не мог выбрать из такого изобилия путей тот единственный, который уберег бы меня от верной гибели. В том сне мне на выручку пришел Герман, в том самом обличии, в котором я впервые его встретил. Картина меня потрясла. Растерянный полуголый последыш должен был выбрать одно из двух — идти своей дорогой, самостоятельно пробивая себе путь в жизни, или принять протянутую руку егеря. Но кто они, эти егеря? Чего они хотят? Откуда взялись?

Не уверен, что спустя годы правильно интерпретирую те сновидения, но все же рискну предположить, что первые философские вопросы бытия посетили меня именно после тех событий на озере. Именно тогда я впервые их сформулировал и задал самому себе. Кто мы? Кто я? Куда я иду? И по пути ли мне с теми «мы», к которым я себя тогда причислял. Понимаю, со стороны это выглядит, как самопиар, и любой искушенный слушатель мог бы поспорить о том, что маленький семилетний мальчик не мог вот так запросто начать поднимать в своем сознании такие важные с точки зрения становления личности вопросы. Но я до сих пор уверен, что впервые задумался над этими вопросами именно тогда.

— Изменился? — переспросил Герман.

— Не знаю, как сказать по-другому, — неуверенно начала Мария. — Ты мне казался всегда таким…

— Мудаком?

— Заносчивым. Гордым. Отстраненным. Даже, может быть, жестоким. Тебе ничего не стоило поломать жизнь рекрута или претендента в экипаж «Магеллана». Меня всегда интересовала твоя мотивация.

— Отстранение от полета по медицинским показаниям — еще не конец жизни, — оправдался Герман. — Ко всему прочему, теперь нам всем ясно, что им я жизни как раз спас. Иначе летели бы они сейчас черт-те куда, черт-те откуда и не понимали бы этого. Ты только вдумайся, Мария — мы понятия не имеем, знает ли капитан Веровой о том, что мы не в своем мире космос бороздили.

Рука Марии на моей голове на секунду замерла. Интересно, о ком они сейчас говорят? Этот Веровой — ее хозяин (или, как там, у егерей)? А может, муж? Теплая рука продолжила теребить мой только начавший проклевываться ежик на голове.

— Отец знает о перемещениях сквозь червоточину столько же, сколько и я. И он явно не глупее своей дочери. Так что, думаю, он догадается.

— Я вот что подумал, Мария, — немного взволнованно сказал Герман. — Если мы поняли, что оказались в чужом мире, то, как ты сама сказала, Веровой тоже может это понять. Ну, или кто-нибудь из экипажа. Он ведь почему улетел?

— Понял, что на борту готовится диверсия, и решил не рисковать кораблем и экипажем, — ответила Мария.