— А вы к кому? — остановил меня строгий милиционер на входе.

— К Валентину Васильевичу.

— К Сазонкину? Так вы что — журналист? — нахмурился страж порядка.

— А что — не похож?

— Не похож.

— А на кого похож?

Он осмотрел весь мой внешний вид — от ботов а-ля кроссинговые и штанов с карманами до безразмерной рубашки навыпуск и всклокоченных волос:

— Честно? На афериста. Документики давайте, журналист... И сумку откройте.

В этот момент появился Сазонкин:

— Это ко мне, Палыч! Пропускай.

— Да-а-а? Какой-то он подозрительный, Васильич. Точно — всё нормально?

— Это Герман Белозор. Читал про маньяка в "На страже Октября", м?

Лицо милиционера резко изменилось, и он с удивлением проговорил:

— Так вот ты какой, северный олень!

Я выдернул у него из рук паспорт и сказал:

— Сами вы — олень, — и зашагал к беззвучно смеющемуся Сазонкину.

Кажется, эта комнатка не была настоящим кабинетом Первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической Партии Беларуси. Скорее сия клетушка напоминала кладовку: стеллажи с пыльными книгами и папками, прокуренный воздух, обшарпанный письменный стол, несколько стульев с протертыми сиденьями... Машеров сидел на краешке стола, в руках он мял сигарету. Вроде же бросил курить батька Петр? Или это байка?

Словно в ответ на мои слова, он щелчком пальцев отправил так и не прикуренную сигарету в полёт. Бумажный цилиндрик с отложенной смертью внутри ударился о стену и срикошетил прямо в мусорное ведро. Однако, могёт!

— Герман! — Машеров сделал пару шагов навстречу и протянул руку для рукопожатия. — Я уже весь издергался, если честно...

Петру Мироновичу было шестьдесят два года, но о старости, и тем более дряхлости и близко говорить не приходилось. Он не пил, уже — не курил, вел активный образ жизни, много бывал на свежем воздухе и вообще — выглядел отлично для своего возраста. Крепкий, импозантный мужчина. Волей-неволей на ум приходили образы "кремлевских старцев", и батьке Петру они проигрывали по всем статьям.