Глава 54

Следующую неделю Трейси провела в Седар Гроув, с неподвижной рукой на перевязи. Ключичная кость у нее и впрямь была сломана, но без смещения. Зато ребра были целы, обошлось только синяками. Удавка повредила голосовые связки, так что врачи велели разговаривать как можно меньше.

– Мне даже нравится такая тихая Трейси, – сказал тогда Дэн.

– Не привыкай.

Больничный и забота Дэна дали ей время еще подумать о возвращении в Седар Гроув, и Кроссуайт поняла, что эта мысль уже не вызывает той тревоги, которую она испытывала, когда вернулась сюда не так давно для опознания останков Сары. Теперь она могла представить, как снова живет здесь, потихоньку знакомится со всеми. Даже подумала, что могла бы снова пойти работать в школу, и у нее потеплело на душе, когда она представила, как с ее помощью дети будут познавать мир и менять свою жизнь к лучшему. Конечно, для этого ей надо будет сначала заново подтвердить свой диплом учителя и привыкнуть к бешеному темпу школьной жизни, но ничего, справится. В данный момент у нее вообще было такое чувство, что ей что угодно по плечу. И хотя Седар Гроув никогда уже не будет таким, каким она знала его в детстве, но он может опять стать домом, где она будет жить с Дэном, с Шерлоком, с Рексом и, конечно, с Роджером. А может быть, и с собственными детьми. В конце концов, ей ведь всего сорок два. Рожают и позже. В позднем материнстве есть, конечно, свои недостатки, но есть и преимущества. Так, у нее стало больше терпения, чем раньше, жизненные приоритеты определены, а значит, она сможет уделять больше внимания детям. Однако Трейси не спешила заговаривать на эту тему с Дэном. Чувствовала, что для него эти перемены тоже чересчур стремительны.

В следующий понедельник она вернулась в Центр юстиции. Кинс, Вик с Делом и Мэйуэзер – которого в ее отсутствие назначили напарником Кинса – страшно радовались возвращению коллеги, но она все еще была отстранена от расследований, и рабочее место по-прежнему оставалось на задворках административного отдела. Правда, теперь она не возражала. Ей было уютно в своем закутке, никто там на нее не пялился, не приставал с вопросами. Пока она была на больничном, из УПО ее не трогали, но в первое же утро ей позвонил адвокат и радостно объявил, что сержант Роули готов возобновить рассмотрение дела. Она ответила ему, что сидит на болеутоляющих и сможет явиться не раньше чем через неделю.

Но мало было УПО, звонили еще из городского бюджетного управления. Там заинтересовались несанкционированным пересмотром дела Уэйна Герхардта, которое затеяла Трейси, и возможным перерасходом средств налогоплательщиков. Она сразу узнала почерк Ноласко. Ходили слухи, что шефу Клариджу придется сильно постараться, чтобы усидеть на своем месте. На него давили, вынуждая подать в отставку. В «Сиэтл Таймс» то и дело размещали статьи, в которых критиковали его самого и его стиль управления. Обозреватели сходились в одном: Кларидж потерял контроль над вверенным ему госучреждением, а вместе с ним утратил и уважение подчиненных.

Зато Джонни цвел как роза. Его расхвалили до небес за то, что он призвал к ответу убийцу. Его приглашали в местные и национальные программы новостей, брали у него интервью, ходили даже слухи, что напечатают статью в полицейском журнале. А еще болтали, что мэр наверняка не упустит случая нарастить свой политический капитал, примазавшись к известности копа. Назначит его исполняющим обязанности шефа полиции, пока выборный комитет будет рассматривать другие кандидатуры. По словам Вика, Ноласко так раздулся от гордости и так задрал нос, что странно, как он еще помещался в кабину лифта. И это было единственное, что отравляло Трейси сейчас жизнь – мысль о том, что босс все-таки получил то, чего добивался. Двадцать лет он положил на то, чтобы выжить ее из полиции, и вот наконец был близок к цели. Ей хотелось бы возненавидеть его как своего врага, но она видела в нем только жалкого и мелочного типа, и ей было грустно.

Мария Ванпельт провела часовой специализированный репортаж о расследовании дела Ковбоя по «КРИКС Андеркавер». Трейси его не видела, но, по словам Вика, Ванпельт прямым текстом заявила, что расследование стало набирать обороты, как только группу возглавил Ноласко. Не упустила она и случая пропиариться самой; за часовую программу Фац насчитал не меньше девяти раз, когда Ванпельт говорила о себе как о «репортере, который открыл эту историю для публики» и «репортере с места происшествия», имея в виду дом Ковбоя, где во время обыска были найдены улики.

Короче, всем, судя по всему, хотелось сосредоточиться на позитиве. О том, что Ноласко облажался, причем по-крупному, когда пошел штурмовать дом Бэнкстона, не посадив его самого предварительно под замок, и о том, что это едва не стоило жизни Трейси, почти не вспоминали.

Кинс оставался в Сиэтле, пока УПО рассматривало его действия по применению огнестрельного оружия при захвате Дэвида Бэнкстона. Как только их нашли обоснованными, он, расстроенный и усталый, взял Шанну и уехал с ней в Мексику, в отпуск, в котором они оба давно нуждались.

– Вот только попробуй прислать мне открытку с белоснежным пляжем, лазурными волнами и сверкающим солнцем, и я тебе брови выщиплю, когда в следующий раз увижу, – пригрозила ему Трейси.

В пятницу ее первой недели на работе, когда Трейси мысленно уже поздравляла себя с тем, что ей, кажется, удалось избежать самого худшего и не нарваться на начальника, ей вдруг позвонил ассистент босса и сказал, что тот хочет ее видеть в своем кабинете. Проходя через отдел по борьбе с тяжкими насильственными, она слушала знакомый шум – телефонные звонки, оживленные разговоры и перекрывающий все неподражаемый бас Вика:

– Кто взял мою чашку, парни? На ней ведь не зря моя рожа нарисована!

В первый раз за много дней она улыбнулась совершенно искренне. Как же ей всего этого не хватало.

Дверь в кабинет Ноласко была открыта. Он сидел за столом, перебирая бумаги. Поднял голову, увидел ее и без тени эмоций кивнул:

– Садись.

Трейси села. Рука у нее по-прежнему была на перевязи. Она положила ее себе на колени.

Ноласко, похоже, не спешил и продолжал читать. Несколько минут спустя он отложил документ.