Я закрыла за Кириллом дверь и бессильно прислонилась к стене. Он был прав. Но я не была необыкновенной. Я была всего лишь серой курицей, которая больше всего хотела сохранить свою семью. Любой ценой. Потому что я не мыслила себе жизни без нее. Я даже не могла себе представить, как это. Я просыпаюсь в одно прекрасное, точнее, ужасное утро, а Алексея рядом нет. И что я скажу Насте и Танюшке? Что папа уехал в командировку? Или умер? И как это вообще жить одной? Без привычных домашних хлопот и забот?
– Мам! – заканючила старшая. – Папа скоро приедет?
– Не знаю, – бросила я. – Он работает.
Татьянка посмотрела на меня с недоверием. Но я выдержала этот взгляд.
– Это Москва, и здесь работают допоздна. Уже не маленькая, пора бы и понимать такие вещи. – В ответ старшая тихо прикрыла дверь.
Прошло полгода. Наступил май. Все шло по-старому. Я постепенно перестала за собой следить и располнела. Килограммы прибавились незаметно: я заедала свою печаль сладким. Раньше я не любила так все эти торты мороженое, пирожные. Но сейчас я без сладкого за стол не садилась. Я наливала себе полную чашку чая и отправляла в рот солидный кусок торта. В этот момент я презирала себя, но не могла ничего изменить.
Несколько раз, когда я выходила из дома, мне показалось, что промелькнула машина Кирилла. Но потом наваждение рассеивалось, и я понимала, что это мои глюки. У меня были жутко расстроены нервы, и поэтому мне уже мерещилось черт-те что.
Однажды утром я увидела седую прядь у себя в волосах и горько усмехнулась. «Ну, вот и дожила до седых волос», – подумала я с каким-то отчаянием. Ты ведь этого хотела, не так ли? Молча страдать и упиваться своей жертвой. Ты же все положила на алтарь семьи. Тебе было это очень важно: сохранить семью любой ценой. Вот и сохранила. Муж с тобой не спит, зачем ему твое уже порядком оплывшее тело, когда рядом молодая поджарая любовница? Работы у тебя нет. Ты сидишь целыми днями дома и занимаешься хозяйством. Ты готовишь, но Алексей твою еду почти не ест. Он питается на работе (по его словам). Хотя наверняка они с Дашкой где-то перекусывают, а вечерами ходят в рестораны или кафе. А перед сном пьют шампанское у нее дома… Красивая сладкая картинка. В которой тебе совершенно нет места. Ты просто кухонный комбайн, агрегат домашнего значения…
Я испугалась этих мыслей. Они были неприятными и колючими, жалили, как осы… Я прогнала их, но потом подумала, что я опять занимаюсь сладким самообманом. К тому же, как сказал мне Кирилл, Дашка свою добычу так просто не отпустит…
Наступил июнь, Алексей предложил снять дачу недалеко от Москвы и перебраться на лето туда. Девчонкам нужен свежий воздух, говорил он, пусть поживут там. Да, да, конечно, согласно кивала я головой. Все так. Про себя я отмечала, что он говорит о девчонках и ничего не говорит обо мне. Я окончательно стала для него пустым местом. «Алексей», – позвала я его. «Да?» – Он одевался в коридоре и выглядел жутко озабоченным. «Алексей», – позвала я его снова. «Что?» – вскинулся он и с удивлением посмотрел на меня. Так, наверное, смотрят на надоевших собак и детей. «Что-то случилось?» – спросил он. «Нет-нет. Ничего. А как же ты будешь один в Москве?» – вырвалось у меня. «Я буду приезжать к вам. После работы, если не буду задерживаться допоздна. Но на выходные уж точно буду вырываться. Девчонкам нужен свежий воздух. Лето в Москве – сущий ад». – «Кто тебе это сказал?» – вскинулась я. Алексей замялся. «Но это же очевидно, – с энтузиазмом воскликнул он. – Каменный мешок, асфальт, зелени мало». – «Ну да, нам, конечно, нужна дача. Там мы как следует отдохнем».
…Мы сняли дачу на тридцать пятом километре от Москвы. Это была бывшая деревенька, наполовину застроенная современными домами и коттеджами. Наш дом – двухэтажный бревенчатый – стоял с краю и выходил одной стороной на поле, другой – в лес.
Девчонкам здесь было раздолье, они нашли себе компанию и целыми днями пропадали на чужом участке или возились около маленького пруда, наполовину заросшего камышами. Алексей приезжал к нам все реже и реже. Сначала три раза в неделю, потом только на выходные.
Он приезжал в субботу вечером, ночевал, а в воскресенье после обеда уезжал. Выглядел озабоченным, хмурым, разговаривал едва-едва, ссылаясь на занятость. «Работаю как вол, – жаловался он, – без продыху». Как-то я погладила его по голове, так он машинально втянул голову в плечи, будто защищаясь от моего прикосновения.
И вот теперь муж говорит, что уходит…
– Аленушка! Я ухожу… Деньги я тебе буду перечислять каждый месяц. За это не беспокойся.
Слова не доходили до меня. Я сидела в оцепенении.
Я не могу признаться даже самой себе, что больше всего на свете боюсь одиночества. Оно меня пугает и тяготит. Есть женщины, которые спокойно переносят одиночество и не делают из этого трагедии. И даже гордятся этим. Как они ловко без мужика живут-справляются. И не нужен он им совсем. Просто лишний предмет в доме.
Я была не такой. Сколько себя помнила, мне всегда была нужна компания. И засыпать-то я в детстве боялась в темноте. Всегда просила, чтобы свет горел, пусть и ночник слабенький, или канючила, чтобы мама рядом посидела и за руку подержала. Как только темнота наступала, я забиралась под одеяло и начинала плакать – мне казалось, что сейчас кто-то страшный и лохматый придет и меня заберет.
Я любила Алексея и знала: он мой мужчина. Я никогда не задумывалась: есть ли кто у мужа и развлекается ли он на стороне. Он не давал мне таких поводов, и поэтому я не ревновала. Хотя однажды Алка, моя подруга, еще в самом начале моего замужества, усмехнувшись, сказала: