Адамов пожал плечами.
– Через семь лет после этих событий распался Советский Союз, так что судьбы сложились пестро. Кто-то почти сразу уехал: подлец Хоппер, к примеру, смотался в Италию и неплохо устроился там, продавая в Россию керамическую плитку; что делать, жизнь – не автор романа, чтобы, к вящему удовольствию зрителей и читателей, воздавать по заслугам каждому негодяю. Костя Золотухин сразу после развала Союза уволился из органов, пытался торговать чем-то, попадал в переделки, уезжал за границу, помотался по Европе, был в Америке, за это время еще пару раз там женился и развелся, а потом в начале тысячелетия вернулся обратно в Россию, и не знаю уж как, но в итоге снова прибился к нашему ведомству и устроился преподавать в Университет МВД. Это я к нему сейчас ездил обсуждать учебные планы. Без трагедий тоже не обошлось: Саша Бородина, девушка из районного угрозыска, вместе с которой я загнал Боба на крыше, была убита в 1993 году в перестрелке, и участие в ней она принимала, увы, будучи не на стороне закона и порядка. И Рома Белов погиб, и многие еще тоже, каждый со своей стороны баррикад – а в те времена перебегали со стороны на сторону очень резво. Толю Пекарева застрелили в Карелии вместе с женой в 1992-м. Бодровы немного побандитствовали было, но оказались слишком добродушными для разбойничьего ремесла, а потому счастливо избегли и решетки, и пули. Один сейчас в деревне живет своим хозяйством, а другой до сих пор ведет физкультуру в каком-то колледже. Кто еще… про Жвалова, кстати, я ничего вообще не слыхал, но вот несколько лет назад по телевизору смотрел передачу про самые громкие шпионские скандалы времен холодной войны. И что бы вы думали? Показывают вдруг знакомую физиономию во весь экран – я даже вздрогнул: дядя Володя! Он, оказывается, был из «западенцев»-бандеровцев: служил в Первой группе УПА, участвовал в резне в Липниках и Яновой Долине, затем драпал вместе с немцами до Берлина, а потом сумел сдаться союзникам. Так как уже тогда союзниками те были лукавыми, то дядю Володю быстро завербовали, снабдили качественной легендой честного пленного красноармейца, который едва ли не восстание поднимал в концлагере, и таким вот образом внедрили в Советский Союз, где он смог поступить на службу в КГБ и шпионил в пользу противника больше тридцати лет. Жвалов в контексте истории разоблачения не упоминался, но было сказано, что среди прочего дядя Володя причастен к бегству в Штаты одного советского ученого, разработчика новых видов вооружения…
– Неужели Гуревич?!
– Кто знает, возможно.
– А Кардинал?
– Прислал поздравительную открытку на Новый 1985 год, – улыбнулся Адамов. – Написал в обычном своем витиеватом стиле, что благодарит за сотрудничество, желает всех благ и передает привет от наших общих друзей. А в мае того же года мне пришло письмо из Комитета государственной безопасности с приглашением к прохождению экзаменов в Академию КГБ – не знаю уж, приложил к этому руку Кардинал или нет, но я отказался. И ни разу потом не жалел. Знаете ли…
– А Савва, Яна, Леокадия Адольфовна? Неужели вы так и не встретились больше?
Мне пришлось перебить, но время шло, а ответа на главный вопрос я так и не получил.
– Тут вот какая история… – начал Адамов и протянул левую руку к своей тетради, которая все еще лежала рядом со мной. – Я даже записал где-то…
Рукав рубашки задрался, обнажив часы на запястье, и взгляд Адамова упал на циферблат. Он замер, вытаращился в ужасе, а потом подскочил, сотрясая стол и опрокидывая посуду.
– Без семи!!! – закричал он. – Без семи четыре! В купе, быстро! Перезагрузка через семь минут!
Я тоже вскочил, схватил свернутую в трубку тетрадь Адамова, и мы, раскачиваясь и хватаясь за стол, принялись протискиваться к проходу, едва не опрокинув сонно моргающую Наташу.
– Быстро, быстро!!! – кричал Адамов. – Иначе застрянем тут к чертовой матери!!!
Мы вывалились в проход между столиками, и тут я почувствовал, как кто-то крепко меня схватил – сперва за ремень на поясе, а потом за левую руку. Я обернулся: один из командированных за соседним столиком, выпучившись, тянул меня за пояс и за рукав, пытаясь подняться. Я легко сбросил захват с руки, но он тут же потянулся вперед, вцепился в тетрадь и молча принялся дергать ее, словно пес, перетягивающий игрушку.
– Прочь руки!!! – взревел Адамов и тоже вцепился в тетрадь, а я схватил за руку пучеглазого командированного, но тут другой, тот, что всю дорогу жаловался на несправедливость начальства, тоже схватился за тетрадь, а другой рукой принялся с силой отталкивать Адамова. Через мгновение мы четверо тесно переплелись вокруг стиснутой ладонями черной тетради; женщина в жемчужных бусах, хрипло взвизгнув, выбросила вперед маленькую костлявую руку, впившись в черный коленкор обложки длинными острыми ногтями. Поезд вдруг сильно качнуло на скорости; не разжимая захвата, мы повалились на наш столик, так что выволокли из-за стола уцепившуюся за тетрадь женщину, будто попавшую в сети рыбу, и протащили ее обширной грудью по грязным тарелкам и чашкам. Мы упирались, пыхтя и рыча, и тут состав снова качнулся в другую сторону, наши оппоненты поднатужились, перетянули нас на свою сторону, и я почувствовал, как слабеет моя хватка на выскользающей из ладони тетради.
– Руки прочь, черт побери! – заорал Адамов.
Я увидел, как женщина свободной рукой потянулась к крупным жемчужинам бус, но в этот момент Наташа с воинственным воплем прыгнула в центр схватки, целя вытянутыми пальцами противнице в лицо. Та закричала, выпустила тетрадь и отшатнулась, закрывая ладонью кровоточащую царапину под правым глазом; бусы лопнули, жемчужины брызнули в стороны, стуча по столешнице. Я с силой ударил каблуком по носку ботинка пучеглазого и одновременно врезал ему локтем свободной руки в подбородок. Он замычал, отмахнулся, но тетрадь отпустил. Адамов тоже разжал хватку, но зато безжалостно накрутил на кулак галстук своего оппонента, крепко тряхнул его и отшвырнул в сторону.
– Бежим! Скорее, скорее!
Путаясь в ногах упавших противников и уворачиваясь от протянутых рук, мы побежали по проходу вагона – впереди Адамов, я следом, Наташа за мной. Поезд раскачивался из стороны в сторону, нас бросало на стены, и, едва добежав до переходных дверей, мы услышали за собой топот погони.
– Две минуты! Две минуты! – кричал Адамов.