— Иначе говоря, вы, офицер-наблюдатель, понятия не имеете, сколько вы пролетели в итоге? Это смахивает на халатность.

— Но герр командир, — возразил я, — согласитесь, точное расстояние едва ли имеет значение. Мы достигли нужной точки, выполнили задание и вернулись на базу, сбив по пути один аэроплан и успешно уклонившись от другого. Вряд ли важно, сколько километров мы при этом покрыли.

— Важно, герр линиеншиффслейтенант, крайне важно. Успех действий данного подразделения, как и всех операций, зависит от точности и тщательного ведения записей. Я хочу, чтобы в будущем ваше письменное изложение хода операции и сопутствующие отчеты содержали точные сведения, вплоть до сотни метров, касательно пройденного расстояния, для последующего сравнения с заявленными затратами топлива. Однако...— он повернулся, обращаясь уже к другому углу, — должен сообщить, что меня волнуют еще кое-какие моменты, касающиеся вашего устного доклада, по крайней мере, в том виде, в каком мне доложил только что оберлейтенант Мейерхофер. Вы, судя по всему, сбили итальянский аэроплан?

— Так точно, сбили. Точнее, цугфюрер Тотт сбил.

— Понятно. Какого типа?

— Герр командир, честно говоря, я не знаю. Определенно двухместник с ротационным двигателем, возможно, из семейства "Ньюпоров". Точно не могу сказать, но в наших каталогах я такого не припоминаю. Если отдел воздушной разведки желает, я могу набросать...

— Значит, вы не знаете, что это был за аэроплан? — резко перебил он.

— Нет. На тот момент все, что меня интересовало — это его маневры с целью зайти нам в хвост и сбить.

— Имеются ли у вас доказательства его уничтожения? Приказы штаба предписывают по возможности подтверждать факт крушения аэроплана и гибели его экипажа.

Ответил я не сразу — настолько был ошеломлен зашкаливающим идиотизмом подобного вопроса, не имеющего с реалиями воздушного боя ничего общего.

— Сожалею, герр командир, но почему-то я не подумал проследовать за ним к земле и сорвать с рукава пилота нашивку его эскадрильи. Так уж оказалось, что, едва избежав той же участи и имея на хвосте еще один аэроплан, мы решили все же избавить врага от нашего присутствия в их тылу. Наверное, стоит вернуться и спросить у них имя и адресок?

— Обойдитесь без острот, Прохазка, мне не до веселья. А то, что вопреки приказам, в которых ничего не говорилось о ведении воздушных боев, ваше самовольное столкновение с вражеским аэропланом привело к повреждению еще одной единицы, тем более меня не веселит. Особенно после того, как стараниями оберлейтенанта Ригера один из аэропланов позавчера был списан...

— Не говоря уже о списании самого оберлейтенанта Ригера.

— Помолчите. Еще раз, после потери одной машины, только выпущенной из ремонта, и после преступного обращения фельдпилота Тотта с другой фактическая численность эскадрильи 19Ф упала с шести аэропланов до четырех: двух "Ганза-Бранденбург CI" и двух "Ллойд CII". И я нахожу это крайне неподобающим. Из доклада офицера-техника, как я понял, следует, что ваша машина за номером 26.74, скорее всего, уйдет в ремонт минимум на две недели, так что подумайте... — он постучал указкой, похожей на дирижерскую палочку, по доске с графиком, — крепко подумайте, что вы натворили. Линия графика фактической и резервной численности машин за август должна быть здесь — вот здесь. А теперь она будет вот здесь.

— Герр командир, при всем уважении, пусть мы и повредили аэроплан, но вернули его на базу. Кроме того, мы успешно выполнили поставленную задачу и по пути сбили врага. Вам не кажется, что этого более чем достаточно, чтобы компенсировать незначительный урон? В конце концов, у нас тут война, а не задачка по статистике...

Я резко замолчал: последнее замечание вызвало у Краличека реакцию, которая у нормальных людей означала бы дикую ярость с последующим броском чернильницы в собеседника. Иначе говоря, он еще сильнее побледнел и поджал тонкие губы.

— Что-что? Да как вы смеете сомневаться в статистике?! Знание происходящего принесет нам победу в войне. Будь это не так, зачем бы мне за свой счет — за свой, на минуточку, счет!— разрабатывать и отпечатывать формуляры отчетности в дополнение к тем, что присылает Военное министерство? Затем, что я, герр линиеншиффслейтенант, озабочен эффективностью данного подразделения. И поэтому я, как раб на галерах, работаю в этом кабинете до глубокой ночи, не имея даже адъютанта, делая записи для штаба армии. В общем, — он победно глянул на меня поверх очков, словно приводя несокрушимый аргумент, — в общем, что касается вашего полета, итальянский аэроплан ничего не значит. Задачи 19Ф — глубинная разведка и бомбардировка, поэтому сбитые вражеские аэропланы не учитываются. И не будут учитываться, пока я не разработаю соответствующую форму отчетности. Тот аэроплан, что вы, как утверждаете, сбили, можете считать вашей личной победой — неподтвержденной, кстати. Это ваше дело. Но в моих отчетах упоминания об этом не будет. Боюсь, что подобные аномалии не в моей компетенции.

— Герр командир, называйте это аномалией или как хотите, и пусть у вас нет нужного клочка бумаги, чтобы все записать, но считаю своим долгом отметить, что победа имела место и принадлежит не мне, а цугфюреру Тотту. Итальянец был сбит благодаря его мастерству и меткости.

Он взглянул на меня со странной, довольной ухмылкой.

— Боюсь, что тут, герр линиеншиффслейтенант, вы неправы. Победа, если ее и стоит присуждать, должна быть присуждена вам как командиру аэроплана.