– Вот что, Миша. – Голос академика сделался неразборчивым, – Револий Михайлович сказал, что летом вы будете в Москве…
– В первых числах июля, Андрей Николаевич.
– Очень хорошо! Я бы хотел встретиться с вами лично. Это возможно?
– Никаких проблем!
– Замечательно, – коротко бросил Колмогоров и заговорил вкрадчивым голосом: – А как насчёт того, чтобы доучиться в нашей физматшколе?
Родители затаили дыхание, а мой пульс участился. Как принято выражаться в романах, я испытал целую гамму чувств – тихую гордость, бурную радость, мимолётный страх и растущее огорчение. Мне не хотелось оставлять родной класс, моих девчонок – привычную и налаженную жизнь. Однако физико-математическая школа-интернат при МГУ – это же отличная возможность, если так можно выразиться, стартовать на орбиту повыше.
«А какую стартовую площадку ты себе прочил? – посетила меня новая мысль. – Что, не в тему? Да в тему, в тему всё! Вот зачем тебе повторять пройденное – поступать на вычтех? Смысл в этом какой? Ты уже состоялся как инженер! Может, стоит пойти неизведанным путём – в науку? Ты же всегда завидовал учёным, считая себя, практика и прикладника, за второй сорт. Физтех – самое то! Или там физфак МГУ. И физматшкола тут очень даже в тему. В масть!»
Перед глазами возник образ качавшихся весов. На одной чаше – двенадцатая школа, мой девятый «А», Рита, Инна, Света, а на другой – ФМШИ, МФТИ и прочие сокращения, одно другого краше. Проблема выбора придавила мне плечи тяжеленной штангой.
– Спасибо, Андрей Николаевич, за лестное предложение… – Мой голос звучал осторожно, чтобы невзначай не обидеть мэтра. – Я бы с удовольствием… Если только не летом, а где-нибудь ближе к ноябрю! Понимаете, мы тут, в нашем Центре НТТМ, задумали провести… м-м… серию важных исследований, и мне бы не хотелось бросать серьёзное дело. Я понимаю, как это звучит в исполнении шестнадцатилетнего, но…
– Миша, – мягко заговорил Колмогоров, перебивая, – я читал ваши работы, они и серьёзны, и важны. Если не секрет, что за исследования?
– Высокотемпературные сверхпроводники, – выдавил я из себя.
Папа тихонько присвистнул, мама сделала ему страшные глаза – нишкни, мол, а я заторопился:
– Эффект сверхпроводимости должен проявиться при температуре жидкого азота. Есть парочка идей… Ну… Хочется их реализовать.
– Миша, давайте договоримся так, – резво заговорил академик. – В июле мы встретимся и всё подробно обговорим. В любом случае я готов принять вас в нашу ФМШИ… ну, скажем, в ноябре. Или раньше, или позже – как управитесь. И последнее. У меня есть самое серьёзное намерение отослать подборку ваших статей в «Джорнал оф зэ Эй-Си-Эм»[19]. Вы не против?
– Нисколько, Андрей Николаевич! – ответил я, холодея. – Спасибо.
– Не за что! – сказал со смешком Колмогоров. – Ну до свидания!
– До свидания!
Под аккомпанемент коротких гудков я положил трубку. Родители отмерли – и задышали. Мама смотрела на меня с ласковой улыбкой, а глаза у неё блестели обильной влагой. Папа впал в задумчивость, поглядывая на меня с удивлением и лёгкой, едва скрытой досадой.
– Помнишь, как Фагот с Бегемотом восторгались на балу у Воланда? – медленно, словно борясь с собой, выговорил он.
– Я в восхищении! – воскликнула мама и бросилась меня обнимать, прыгая и пища как девчонка: – И-и-и!