Жандарм бросает пистолет и поднимает руки вверх. Один из Призраков забирает оружие, и оно исчезает в сером плаще. Пистолет продадут Контрабандистам, и еды в котле хватит на неделю. Я широко улыбаюсь.

Монпарнас соскальзывает с крыши, приземляясь на ноги изящнее любой Кошки, и встает перед жандармом. Он смотрит мне в лицо, на секунду задерживает взгляд на разбитой губе, а потом обращается взором к жандарму. Тот бледнеет.

А я говорила ему, что он об этом пожалеет.

– Я нашла Этти, – говорю Монпарнасу. Он смотрит на меня. Подозревал ли он, что я сама ее спрятала, – не могу сказать.

Слышу стук копыт по холодному камню, и, как взволнованный рыцарь, немного запоздавший с моим спасением, появляется Сен-Жюст верхом на коне.

– Нина!

– Сен-Жюст! – Я бросаюсь к нему. – Армия…

– Знаю, – коротко отвечает он. – Я проскакал через целый полк.

Он окидывает взглядом сцену: я, Призраки, Монпарнас и пустой экипаж.

– Ты в порядке? Я волновался за тебя, – говорит он и спешивается.

Волнение – непривычное чувство для Сен-Жюста. Он чаще одержимо вынашивает планы, чем волнуется.

Гаврош протягивает руку к поводьям лошади, и Сен-Жюст передает их ему. Глупец. Эта лошадь наполнит котел на целый месяц.

– Я должна сказать тебе…

Сен-Жюст замечает мою разбитую губу.

– Ты ранена.

Смутившись и чувствуя на себе взгляд Монпарнаса, отталкиваю его.

Сен-Жюст оглядывается и непонимающе хмурится.

– С тобой не было жандармов?

Стараюсь придать лицу спокойное выражение. Сен-Жюст снова переводит взгляд на меня, потом смотрит на Монпарнаса.

– Вы же не убили их, правда?