— От меня, — не стал скрывать бандит. — Отдайте мне часть золота, и я все расскажу. Иначе до клада не доберетесь. Одноглазый бок-гуй решил утопить меня? Хорошо, пусть так. Но тогда вам не уйти от Быстрорукого. Он схватит вас и пытками замучит до смерти или загонит как дичь! Что ваши револьверы против его пулеметов?
— Опять наш старый друг? — Лобанов присел на край борта и дал Фыну сигарету. — Прикури от фонаря и расскажи, как тебе удалось удрать. Давай, не стесняйся, тут все свои. Выкладывай.
— Да, — поддержал его Руднев, держа бандита на мушке. — Говори! Рассказывай все по порядку с того момента, когда нас взяли в ущелье.
Жадно затягиваясь сигаретой, Фын со всеми подробностями рассказал, как пытал его Жао в ночь побега русских. О гибели Ай Цина упомянул вскользь и предусмотрительно умолчал о том, что когда-то входил в одну из шанхайских банд, а недавно, надеясь разыскать золото, обратился за помощью к тайному обществу «Золотых воронов». Далее он ярко расписал свои приключения, в городе, стычку с Чжоу и внезапную встречу с Жао.
— Вон, посмотрите! — плаксиво пожаловался бандит, осторожно потрогав кончиками пальцев вздувшуюся на лбу багрово-синюю шишку. — Жао оглушил меня и вывез вверх по реке. Угрожая ослепить, заставил рассказать все, что я подслушал, когда вы беседовали со стариком, а потом притащил в деревню, где стоят его головорезы. Я пережег над лампой веревки и бежал. Украл лодку и спустился вниз по течению, надеясь разыскать ваш сампан. Лодка перевернулась, и я уже совсем обессилел, когда наконец заметил фонарь. Остальное вы знаете.
Русские и старик китаец слушали не перебивая. Лобанов морщился, как от зубной боли, Вок отрешенно покуривал трубку и согласно кивал, когда Фын клялся, что готов на все ради золота, а Руднев боялся поверить лживому и хитрому бандиту. Рука с револьвером затекла, хотелось или отпустить ее, или нажать на курок — и дело с концом.
— А если ты врешь? — Капитан первым нарушил молчание, воцарившееся после рассказа Фына. — Зачем Жао взял тебя с собой, если ты и так все ему выложил?
— Он обещал мучительную смерть, если я солгал. Хотел проверить… — пробормотал Фын. — Мне сейчас нет другого пути, кроме как с вами. Поэтому я говорю правду. Может быть, впервые в жизни.
Вновь повисла тишина, и стало слышно, как внизу тяжело вздохнула Ольга, видимо, вспомнив связанные с Фыном злоключения Саши, о которых ей было известно. Люй притихла как мышка и не издала ни звука.
— Зачем ты искал нас? — разглядывая кровоподтеки на лице и груди бандита, спросил Лобанов. — Хотел предупредить о засаде? Значит, решил поторговаться? Мы даем жизнь и часть клада, а ты объясняешь, где нас ждет Жао? Так?
— Разве можно когда-нибудь расстаться с мечтой о золоте? — ухмыльнулся Фын. — Если не получается взять все, то стоит попытаться получить хотя бы часть, сохранив при этом жизнь. Наша вражда кончилась, клянусь! У меня нет оружия, можете проверить, я не причиню вам зла, иначе зачем мне было искать вас?
— И сколько ты хочешь? — прищурился Руднев.
— Сколько? — облизнув разбитые губы, быстро переспросил бандит. — Пятую часть. Так будет справедливо.
— Полагаешь? — засмеялся Лобанов, ладя из веревки петлю.
— Вас здесь трое, — кося на него налитым кровью глазом, зачастил Фын. — Да еще есть женщина, одну часть ей и одну мне. Но если вы возражаете, я готов согласиться на десятую долю.
— Молодец! — покрутил головой капитан. — Вряд ли ты помрешь своей смертью. Что будем делать?
Он посмотрел сначала на Руднева, потом на Вока, ожидая их ответа.
— Не знаю, — раскуривая потухшую трубку, тихо сказал старик. — Мне золото не нужно, я должен только отвести вас к нему — и все. Решайте сами. Пока еще не поздно повернуть обратно.
— Ну а ты? — Юрий обернулся к Саше. — Я за то, чтобы утопить прохвоста. Все врет подлец, наверняка снюхался с Жао, надеясь обвести нас вокруг пальца. Перережет ночью горло и заставит старика показать клад, а мы так и умрем во сне, не успев понять, что случилось.
Он говорил по-русски, и Фын встревоженно переводил взгляд с одного белого на другого, пытаясь понять, как они решат его судьбу. Вок тоже настороженно прислушивался к звукам непонятной для него речи.