Все прочие лаборатории давно были отданы другим исследователям, но лаборатория Твишелла все еще числилась за ним. Ссылаясь на режим секретности, он запретил кому бы то ни было заходить туда, пока вся аппаратура не рассыплется в прах. Когда мы вошли, воздух там был, как в забытом склепе.

Он еще не напился до такой стадии, когда на все наплевать, да и на ногах держался твердо. Крепкий был орешек. Он развил передо мной математическое обоснование теории времени и темпоральных перемещений (ни разу не назвав их путешествиями во времени), но записывать его рассказ запретил. То и дело он говорил: «Ну, это очевидно…» и рассказывал дальше, хотя очевидным это было только для него да еще, может быть, для Господа Бога.

Когда он закончил, я спросил:

— Мои знакомые говорили, что вы так и не смогли отрегулировать аппаратуру. Не снижает ли это значение открытия?

— Что? Чепуха! Если что-нибудь нельзя измерить, молодой человек, то это уже не наука, — он немного поклокотал, словно чайник на конфорке. — Я покажу Вам!

Он отошел и занялся подготовкой опыта. Свою кухню он называл «фазовой темпоральной точкой». Для человека непосвященного это была низкая платформа с решеткой вокруг нее, плюс приборная доска — не сложнее, чем у парового котла низкого давления. Уверен, что останься я один, я вскоре разобрался бы в управлении, но мне было строго-настрого приказано стоять на месте и ни к чему не притрагиваться. Я опознал восьмипозиционный самописец Брауна, несколько мощных соленоидных переключателей, еще с дюжину более или менее знакомых деталей, но без принципиальной схемы я не мог связать их воедино.

Он обернулся ко мне и спросил:

— Есть у вас мелочь?

Я выгреб все и протянул ему. Он взял две пятидолларовые монеты — изящные зеленые шестиугольники из пластмассы, их выпустили только в этом году. Учитывая состояние моего бюджета, я был бы рад, если бы он выбрал монеты помельче.

— Ножик у вас есть?

— Да, сэр.

— Выцарапайте на них свои инициалы.

Я послушался. Потом он велел их положить рядом на площадку.

— Засеките время. Я перемещу их точно на неделю, плюс-минус шесть секунд.

Я уставился на часы. Твишелл начал отсчет:

— Пять… четыре… три… два… один… ноль!

Я поднял глаза от часов. Монеты исчезли. Не скажу, чтобы глаза мои вылезли на лоб — ведь Чак уже рассказывал мне об этом опыте, но все-таки совсем другое дело — увидеть это своими собственными глазами.

— Через неделю мы зайдем сюда и увидим, как одна из них вернется, — оживленно сказал доктор Твишелл. — Что касается другой… вы ведь видели обе монеты на площадке? Вы сами их туда положили?

— Да, сэр.

— А где был я?