Я смущенно признался, что книга еще в стадии замысла, но мне хотелось бы начать ее с популярного рассказа о его жизни и работе… если, конечно, он поступится своей широко известной скромностью. Конечно, я бы хотел получить материал из первых рук.

Это была грубая лесть, и он, конечно, на нее не клюнул. Но я напомнил ему о долге перед будущими поколениями, и он согласился подумать. К следующему дню он надумал, что я собираюсь посвятить ему не главу, а всю книгу, проще говоря — написать его биографию. Поэтому он говорил и говорил, а я записывал… по-настоящему записывал. Блефовать было нельзя — время от времени он прерывался и просил прочесть ему мои заметки.

Но о путешествии во времени он помалкивал.

Наконец, я не выдержал:

— Доктор, правду ли говорят, что какой-то полковник буквально выбил у вас из рук Нобелевскую премию?

Три минуты подряд он витиевато ругался.

— Кто вам сказал об этом?

— Доктор, мне по роду занятий приходится консультироваться в Управлении Безопасности… разве я не говорил вам об этом?

— Нет.

— Так вот, там один молодой доктор философии рассказал мне всю эту историю и совершенно искренне заявил, что ваше имя гремело бы в современной физике… если бы вы решили опубликовать свое открытие.

— Чертовски верно!

— И еще я узнал, что открытие засекречено… по приказу этого полковника… Плашботтома, кажется.

— Трэшботтом, Трэшботтом, сэр. Жирный, тупой, надутый болван из тех, кто готов прибить гвоздем фуражку к своей голове, лишь бы не потерять ее. Фуражку, разумеется. Голова-то ему ни к чему. Надеюсь, когда-нибудь он так и сделает!

— Очень жаль.

— О чем вы жалеете, сэр? О том, что Трэшботтом — дурак? Так в этом виновата природа, а не я.

— Жалко, что мир не узнает этой истории. Я понимаю, вам запретили говорить о ней.

— Кто это мне запретил? Что захочу, то и расскажу!

— Я могу вас понять, сэр… я знаю от своих знакомых из Управления Безопасности…

— Хррм!

Больше в тот вечер я из него ничего не выбил. Только через неделю он решился показать мне свою лабораторию.