Нам повезло: я был у стенных шкафов в большой комнате, Даня пошла в спальню переодеваться, но в дверном проеме не оказалась.

От входной двери вспух внутрь квартиры алый шар и лопнул. Я оглох.

Меня стукнуло о шкаф, Даню — о стену. Окна вылетели, двери сорвались и грохнулись.

Первая мысль была о бомбе на шкафу. Вторая о другой бомбе. Вторая — верная.

Мы выбежали на лестницу из дыма и шороха осыпающихся плинтусов и штукатурки.

На лестничной площадке лежала нога в ботинке и форменной «брючине». Нога истекала кровью. Что-то еще, почти бесформенное, в клочьях одежды словно таяло. Растекалось в углу. Дверь к соседям тоже вышибло, и внутри их квартиры стояли мрак и тишина. Их не было дома?

Снизу поднимался лифт.

— У меня пистолет, — сказал я Дане, — если сейчас сюда поднимаются сослуживцы этого милиционера, царство ему небесное, мне не выкрутиться.

Мы побежали по лестнице.

Лифт встал на нашем этаже (значит, лифтную коробку не повредило?), когда мы были этаже на третьем и скользили вниз почти бесшумно, — Даня в тапочках, я — в носках. Где мои ботинки, я не знал. Не знаю и сейчас.

Милиционеры вполне (если приняли меня по телефону за преступника) могли ждать и в подъезде, но мы с Даней предпочли не думать об этом, а проскочили на улицу.

Была настоящая ранняя ночь с огнями, тенями, прохожими. По Плющихе от центра быстрым шагом, озабоченные и внешне безразличные к чужим взглядам шли мы с Даней: бородатый психиатр средних лет в летнем (ночи уже холодные) костюме и в носках, под руку с девицей лет девятнадцати в коротком халатике на голое тело, в домашних тапочках.

Мы прошли почти всю Плющиху, приближались к академии им. Фрунзе, но все еще не имели планов на ближайшие минуты и не говорили об этом.

Заговорили на Большой Пироговской.

— У меня есть подруга. С телефоном. Живет в Оболенском переулке, — сказала Даня.

Мы бодро прошлепали по Хользунову и свернули налево.

— Корнет Оболенский, надень ордена! — пел я. Даня хныкала.

А в общем — естественная, хоть и парадоксальная, реакция на форс-мажорные обстоятельства. Трах, труп, пробег по улицам босиком. Марш-марш! И вот мы в подъезде. В подъезде старого, облезлого (так его представил уличный фонарь) дома в пять этажей со старинным, с мою кухню величиной лифтом.

— Подруга с кем живет?

— Сейчас? Не знаю. Позавчера ни с кем не жила. Вообще-то она одна живет… я потому и решилась сюда. Только бы куда не смылась.