Книги

Двенадцать обреченных

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не извещала.

— Ну, не успела. Ты как-то отдалился. Или, может, какие разговоры, сплетни…

— С кем разговоры? Я просто не нужен ей был.

— Да, может. Она, Худур, практичная была. Ей кто не нужен, то уж не нужен. И муж родной. Ты ведь знаешь.

Я не совсем понял, на что Борис намекает. Он Худур был не нужен? Тогда бы она его, как говорят, «не держала».

— Тем более я попробую разобраться, Борьк. Я любитель, но вообще… психиатр. Это же убийство. Так выходит. Тем более в свете того, о чем Генка рассказал. Я в отпуске. Меня могут на три дня из дома выпустить. Вот прямо туда сейчас и поедем.

Борис пожал огромными плечами. Ломался, как-то неловко двигался, вертел бокал за ножку, заглядывая в позолоченное остатками коньяка нутро бокала.

— Я понимаю, что тебе тяжело, но ты пойдешь на второй этаж, а я пошукаю на первом. К соседям схожу.

— К соседям? Все про все знают.

— Вот, что они знают, и я узнаю.

— Может, и ты все уже знаешь, — загадочно произнес Борис.

— Так сейчас?

— Как хочешь. Вам лучше знать… друзьям. На моей «тачке» тогда и двинемся.

Глава 3

Один из сорока осколков гранаты «Ф-I» (радиус действия до двухсот метров) угодил прямо в физию танцующей обнаженной на картине Кости Иванова. Это почему-то прежде всего бросилось мне в глаза. Танцовщица с вырванным лицом все-таки поплясывала себе, не теряя задора и сексапильности. И естественно, сразу являлся образ столь же (челюсть, глаз) изуродованной Худур, которая нынче обратилась в горсть пепла. А лежала она тогда, вероятно, вот здесь, да, здесь, метрах в двух от изуродованного рояля. А алкаш-плиточник вот здесь. От него тоже остался небрежно набросанный меловой контур.

Я прошелся по гостиной. Наверное, передо мной здесь несколько дней назад прошлись веником, вон тем. Сгребли кое-как в кучку щепки, клавиши, перебитый подсвечник, ночку от кресла, клочья черного с золотом халата…

Я бродил по гостиной один, Борис тут же поднялся на второй этаж, в спальни, и сейчас, вероятно, уже торопливо и основательно наливается коньяком.

В гостиной промозгло. Стекла не вставили, не поставили даже снятые Худур решетки. Холодные (конец августа) ночи выстудили дачу. Солнечное утро, но солнце только рисует, не согревая, разлиновало вертикальными тенями пол и стены; желтый огонек и три красных уголька дрожат-мерцают на частях погибшего подсвечника и на узорах останков бухарского халата.

Я осторожно сел у подоконника и достал блокнот. Нет, я не играл в следователя. Просто я знал, что обладаю небольшим даром наблюдательности, в то же время не всегда сохраняю в памяти некоторые детали, особенно если их фиксация в памяти происходит без аффекта или на фоне множества других лезущих в память деталей. Поэтому я кое-что записываю. И запись «номер один» я сделал. Это был первый артефакт. За которым следует вопрос к Борису. Скорее всего (я уже чуял, предвидел это!), за первым артефактом последуют еще и еще, превращаясь почти все в вопросник для Бориса. К концу личного расследования и попробую задать эти вопросы, если Борис к тому времени останется вменяемым.

Где же тогда был эпицентр взрыва? Надо понимать, что якобы в воздухе, на уровне груди Худур. Вот над этим пятаком паркета с дыркой от осколка. И я записал в блокнот еще один факт-артефакт. Кто тут вел расследование? Даже не дебил! Что там еще хуже? Имбецил? А потолок? Тут минимум шесть дырок. Проломлено две доски. Теперь рояль. Ему должно было достаться не меньше, чем Худур. Даже, выходит, больше: во-первых, не хватает двух десятков клавиш, проломлена сантиметров на пятьдесят вся передняя стенка, передняя крышка отброшена на корпус… во-вторых, если заглянуть, то минимум половины молоточков-ударников нет, они искрошены, изувечены, их остатки — просто коричневая пыль, — осыпали все нутро; струны торчат и вся задняя часть рамы выломана насмерть. И это, несомненно, третий артефакт. И не последний, Адик-следователь. Если предположить, что «трах» произошел в метре от рояля и был вот такой дикой силы, причем основную часть этой силы и, видно, большую часть осколков выбросило прямо-таки в рояль, то (четвертый артефакт!) едва ли он мог остаться на том же месте после толчка. На своих дивных колесиках. Но покинутых вдавлинок от колесиков на паркете нет.