Гриманд оскалился – Карла предположила, что это улыбка.
– В точности как бабушка, – усмехнулся он.
– Значит, вы по-прежнему не хотите рассказать то, что знаете, – заметила итальянка.
– Я знаю то, что у нас с ней есть теперь. И не хочу, чтобы крылья превратились в руки. Возможно, когда-нибудь позже ей расскажете вы – но это я оставляю на ваше усмотрение. Если вы согласны оказать мне эту любезность, – ответил слепой великан.
Графиня сглотнула, сдерживая внезапно подступившие слезы. Потом она кивнула. Гриманд не видел этого, но чувствовал.
– Почему он не объясняет, что это значит? – обиделась Ля Росса.
– Он объясняет. Я расскажу тебе позже, когда мы будем дома. Когда ты станешь старше, – пообещала ей итальянка.
Эстель задумалась.
– Это значит, что дом очень-очень далеко? – спросила она через некоторое время.
Гриманд и Карла рассмеялись, но боль быстро заставила их обоих умолкнуть.
– Далеко, но не очень, – ответила графиня. – И я рада, что ты едешь туда с нами.
– Тангейзер сказал, что я могу отнести Ампаро домой, – вспомнила девочка.
– Ты уже ее отнесла, – подтвердила итальянка. – И можешь нести дальше.
– Если подумать, то воробышек спас нас всех, – заметил Гриманд.
Карла задумалась. Это было правдой, во многих отношениях. Наверное, Инфант убил бы ее, не будь она беременна. Может быть, именно это он имел в виду. Переспрашивать женщина не стала.
– Не воробышек, а соловей, – поправила гиганта Эстель.
– Я никогда не видел соловья, и ты тоже, но воробышка я могу узнать. – Король Кокейна усмехнулся. – А ты?
– Нет, но я могу видеть Ампаро, а ты не можешь, – отозвалась Ля Росса.
– Совершенно верно, милая, и именно поэтому я мысленно вижу воробышка. Пока девчушка жива, мы побеждаем.
Гриманд остановился и напрягся, словно сражаясь с каким-то внутренним катаклизмом. Щеки и брови у него дрогнули, как будто он крепко зажмурился, но края глазниц остались неподвижными. Их неестественная, зияющая пустота обнажала боль и одновременно скрывала ее от остальных. Потом приступ боли прошел. Инфант фыркнул и пошел дальше.