— Министр и его сотрудники, господин Рутенберг, возможно, не пожелали конфликтовать с Еврейским агентством.

— Мне не привыкать, господин комиссар. Но министр просто проявил неуважение к Вам.

Ведь он не видит проблемы страны так, как видите их Вы.

— Мне очень жаль, Пинхас. Я сделал всё, что мог.

В этот день он никого не принимал и ни с кем больше не разговаривал. Гнев и обида не давали ему заснуть и покинули его только утром. Перед его внутренним взором прошли бесконечной чередой встречи, которые были у него в правительственных кабинетах. Он был всегда искренен и правдив, и пытался делать всё для блага страны и её жителей. Возможно, отношение к нему изменилось из-за того, что он, как бизнесмен, заботился о своих интересах и прибылях вкладчиков его компании. Но разве он мог поступить иначе? Как президент Национального комитета он сегодня заплатил цену за его деловое поведение все эти годы. Некому теперь доказывать, что корпорация, которую он хотел создать, могла бы осуществить множество необходимых стране проектов. Ни о каких доходах речи бы не шло. И всё же одна мысль была очевидной: Британия приняла решение изменить свою политику и отказаться от строительства еврейского национального дома. Её империалистические интересы требуют укрепления связей с арабским миром. И против этого он ничего не может предпринять.

Но беда не приходит одна. В конце февраля правительство опубликовало свои «земельные законы». Их целью в дополнение к ограничению алии было запрещение евреям приобретения земель в определённых районах страны. Слухи о намерениях правительства распространились в стране за несколько дней до публикации. Бен-Гурион собрал совещание и сообщил об этом. Члены руководства решили срочно послать его в Лондон. Усышкин предложил, чтобы Рутенберг сопровождал его, как представитель ишува. Многие верили, что новые законы можно остановить. Бен-Гурион ещё надеялся на это, когда первый секретарь передал ему текст, и он ещё успел поговорить с Верховным комиссаром — слишком неприемлемым казались они сейчас, когда Британия вела тяжелейшую войну с Германией и Италией. Тем больнее оказалось разочарование, когда через два дня законы были опубликованы. А чтобы подчеркнуть единство новой политики, вступление их в силу было перенесено ретроспективно на 18 мая 1939 года — день утверждения Белой книги.

Руководство Еврейского агентства решило объявить всеобщую забастовку, хотя Рутенберг и Усышкин считали, что заявлений протеста достаточно. Демонстрации и насилие Рутенберг не принимал принципиально. Он гневно выступил против принятия земельных законов и направил в газеты декларацию протеста.

Города страны закипели бурными демонстрациями. Рутенберг сознавал, что эти выступления справедливы. Но ничего не могло изменить его точку зрения, что и в этом случае нужно стремиться к сотрудничеству с правительством Британии и режимом мандата. Власти страны были обеспокоены. Верховный комиссар и командующий армией генерал Джифард вызвали глав Сохнута и Рутенберга на беседу. Генерал предупредил их, что войска будут вынуждены прибегнуть к силе. Бен-Гурион действовать для усмирения страстей отказался. Рутенберг, не желая кровопролития, обещал принять меры для прекращения демонстраций. Его авторитет и влияние в ишуве были велики. В тот же день, словно по мановению волшебной палочки, протесты и насилие прекратились. Бен-Гурион объявил о своём увольнении. Руководство с этим не согласилось, да и сам он уходить не торопился. В Сохнуте опять собрались на совещание. Бен-Гурион открыл заседание. Он проанализировал положение в ишуве после объявления новой политики правительства, начала войны и введения земельных законов.

— Это нетерпимо, — заявил он. — Мы должны показать Британии, что мы не стадо баранов, которых ведут на бойню. Я предлагаю принять линию активного сопротивления. Я предлагаю объявить гражданское неповиновение, которое должно охватить весь ишув и его организации и учреждения.

В зале зашумели, раздались голоса несогласия. К трибуне вышел один из членов руководства.

— Я понимаю чувства Давида и его мотивы, — сказал он. — Мы все возмущены нежданным наступлением правительства на идею национального дома и хотим драться. Но такая политика опасна. Мы не можем просчитать всех последствий такого решения для ишува.

— Это путь национального фашизма, — поддержал его доктор Сенатор. — Меня сейчас интересует отношение к происходящему Национального комитета.

Рутенберг поднялся и осмотрел зал. Он понимал, что все ждут его слова, и оно определит решение, которое будет принято.

— Я, как и все вы, крайне недоволен новой политикой Британии. Мы многие годы полагались на её готовность создать в Эрец-исраэль наш национальный очаг. С большим трудом, но нам удавалось договариваться с правительством и властями. Уверен, что у нас нет другого выхода и сейчас. Идёт война. Британия фактически одна воюет сегодня против держав оси. В интересах еврейского народа помочь ей выстоять. Когда война приблизится к воротам страны, и мы будем в трудных отношениях с правительством, может возникнуть смертельная угроза существованию ишува. Нельзя нам делать что-либо, что может ослабить её силу. Если ишув восстанет против неё, она легко задавит его одной рукой. Не пришло ещё время борьбы против Британии. Счёт еврейского народа против неё, ударившей по нему и его правам, будет обязательно оплачен, но только после победы над врагом.

Большинство поддержало Рутенберга. Вместе с Ицхаком Бен-Цви он покинул Еврейское агентство. Они сели в машину и через несколько минут вышли возле здания Национального комитета. Им ещё нужно было обсудить с руководством кое-какие вопросы.

Минули дни бурных демонстраций, и ишув вернулся к своей обычной жизни. Его, как и прежде, терзали рабочие конфликты, вражда партий и экономические трудности.