— …Нет проблем только с начинающими, КРАСНОФЛОТЕЦ и никаких вопросов. Так что тут и сержанты есть и старшины всех статей, а начальник узла капитан, хотя нашивки капитан-лейтенанта и золотые, а не серебряные, но шеврон видят, и никто не лезет. Флотские нас связистов немного пришибленными считают. У нас же только на узле официально три вида шевронов положено. Ты сходи у старшины получи шевроны и пришей, а то начальник политотдела любит к внешнему виду цепляться, хотя на узел не часто заходит, но попадёшься рядом со штабом, стружку до рёбер снимет. Вообще в сторону штаба лучше не ходи даже, спокойнее, поверь на слово…
В палатке оказалась свободной только самая неудачная койка верхняя и первая от входа. Порадовало, что за палаткой на лавочках уже вполне обустроили место для постирушек и верёвки для сушки. Ещё девочки очень расстроили, что здесь множество змей, и если гадюк мало, но чёрные как уголь, то ужи везде залезают и нападают нагло, сапоги прокусить не могут, не ядовитые, но кусить пытаются и главное, ведь страшно до жути. Пришлось сделать себе заметку, что даже в туалет, придётся в сапоги влезать, да и под ноги внимательно смотреть. Вообще, как-то Лиза меня расположила и растормошила, что даже солнышко вроде стало ярче светить.
Наши сухопутные позиции очень активно штурмовали первые полторы недели, сейчас подзатихли. Вроде говорят, что финны артиллерию ещё подвезти хотят. У нас в расположении ружейной и пулемётной стрельбы почти не слышно, только если ветер отголоски донесёт. Ну почти двадцать километров до первого рубежа обороны, чего вы хотите. А вот артиллерийская канонада слышна хорошо. Особенно, когда наша тяжёлая с транспортёров бьет, бухает очень громко, а они здесь неподалёку. Авианалёты тоже стали реже, первые дни иногда дважды в день пытались бомбить и с высоты и с пикирования. Сейчас словно прощупывают скорее или заняты в других местах и не до нас им сейчас. Гражданских почти всех в первые дни вывезли на пароходе в Ленинград, сейчас можно считать, что только моряки и армия остались. Ещё с какого-то острова, с берега до войны его можно было увидеть, там маяк в высокой башне, приноровились обстреливать наши позиции, но мы на узле от них укрыты, а навесной огонь они не используют. Но наша разведка финнов с одного острова на днях уже выбила, теперь и с этого маяка хотят. Самое противное, когда финны свои два броненосца пригоняют и с них начинают обстреливать. Наши береговые морские батареи ещё не достроены, там только котлованы вырыть успели, поэтому отвечать им нечем, авиация у нас тут только истребительная, а все четыре "Малютки" после начала войны в Ленинград отправили. Так что ничего с ними пока не сделать, но и у финнов наверно снарядов не слишком много, в первые дни молотили жестоко, когда и узел старый пострадал от близких разрывов, сейчас подходят, постреляют и уходят…
Вообще, из её рассказа я восприняла это как маленькую досадную помеху, и оказалась совершенно не готова к тому, что увижу и услышу. Броненосцы один, из которых моряки называли "Ваня-Маня", приходили обстреливать от острова Гунарсер, это почти точно на запад от нас и тогда снаряды пролетали прямо над нами и потом бухали в городе докатываясь до нас только хэканьем ударной волны. Но, когда над головой с пронизывающим душу свербящим гулом пролетают снаряды морских главных калибров, очень хочется закопаться под землю метров на сто и не выглядывать, пока всё не закончится… Страшно! И ничего с этим не сделать. Ещё броненосцы вставали у острова Берге или острова Порсё, а это от нас на северо-запад, и тогда снаряды летели в стороне от нашего расположения. И хоть в городе бухало так же, но было не так страшно. Иногда им пыталась отвечать наша ариллерия, мне сказали, что у нас тут есть пушки калибром триста пять миллиметров, я даже представить себе такую громадину не смогу. А вот когда она стреляла, там даже не грохот, а словно волной какой-то оглушающей придавливает на пару секунд. А вот снарядов наших не слышно, но очень приятно, что это наши стреляют. Но финны, же не просто так выбирают места, откуда стреляют, они ведь про наши транспортёры с пушками тоже знают…
В общем, не так я себе войну представляла, вернее никак я её себе не представляла, потому что не знала. А тут как-то всё тихо между обстрелами и налётами. Про бои на первом рубеже, говорят, но мы там на укреплённых позициях оборону держим, а финны только регулярно нашу оборону на прочность пробуют, но получив отпор отходят, но и наши не идут вперёд. Вот неподалёку от нашего расположения на берегу танкисты пара взводов стоят, чтобы финны десант высадить не могли. С ними девочки общались, вроде хотели их батальон, а они в состав восьмой бригады полковника Симоняка входят, отправить с рейдом финнам в тыл, но потом решили, что этого делать не стоит, сил для серьёзного наступления нет, а просто изобразить активность не имеет смысла.
Вот баню лишний раз сделать это важно, а что на передовой делается как-то по боку. То есть на передовой наши части держат оборону надёжно, вот и не трепыхается никто. Это не потому что все такие чёрствые и не патриотки, просто у нас совершенно другие задачи и цели, от которых дела на переднем рубеже страшно далеко. Я сначала этого не поняла и даже осудила про себя Лизавету, но потом, когда у меня главным стало выспаться и даже пролетающие над нами снаряды уже совершенно не трогали, только злило, если они мешали приёму или передаче, а ещё пугала мысль о том, что они собьют мне антенну в это время, ведь за срыв связи несу окончательную ответственность именно я и придётся очень долго и убедительно доказывать, что от меня в этой ситуации ничегошеньки не зависело. Кажется в нашей стране не учитывают явления неодолимой силы, что Сосед называл Форс-Мажором, вот и волонуюсь за антенны. А не за себя, вот такой выверт восприятия.
Про мою работу прозвучало, что Игорь сверхсрочник, он чуть ли не всех радистов на флоте лично знает, и он мог один работать, то есть ему прощали некоторые вольности, он даже выкраивал время на свидания ходить, а вот мне тут одной будет очень неуютно. Ведь все связисты в смены выходят, смену отработали, и отдыхать до следующей. Ночь отсидели и до обеда спят, потом до вечера смена и ночь свободна и так каждые двое суток. А если я одна, то меня подменить некому… Придётся чего-нибудь придумывать…
— А чего у тебя там с катерниками вышло? А то позвонили с берега, что наша связистка на катере матроса зарезала, и её арестовали и в особый отдел повели. Наш Филиппыч в особый отдел усвистал разбираться…
— А Филиппыч – это у нас кто?
— Так я же говорила, начальник наш капитан Филиппов, Валентин Филиппович.
— Ты фамилию и имя не называла.
— Так кого ты там прирезала? Интересно же! И почему тебя тогда отпустили? У нас особист такой зануда…
— Зануда, это точно. А отпустили, потому что никого я не зарезала, а катерники дураки!
— Ну не на пустом же месте они тебя арестовывать взялись.
— Да у них там одного ранило, снарядом с самолёта ногу оторвало, я ему стала помощь оказывать, пока все остальные соображали, что им устава предписывает делать, а один ненормальный, который кровь увидел и чуть от страха не помер, стал кричать, что это я ему ногу отрезала. И что удивительно все ему поверили и меня в железном ящике закрыли до самого берега, а там уж им деваться некуда, надо фасон держать, вот они и повели меня в особый отдел. А в особом отделе я всё рассказала, сходили у доктора всё уточнили и отпустили меня безвинную. Мне вот интересно, найдётся хоть один в экипаже мужчина, что придёт у меня прощения просить?
— Э… Даже не надейся! Чтобы они добровольно признали что женщина лучше… Не будет такого!
— Вот и я так же подумала… Слушай! А как у вас тут питание, мне старшина для столовой какую-то бумажку дал.
— Столовая штаба, мы в ней питаемся, пойдём, обед уже скоро и мне на смену заступать. Покажу, где наши столы, а то сядешь за штабной стол, вони не оберёшься…
Так и началась моя служба на узле. Вообще, весь этот город или посёлок Ханко в честь его и полуостров из Гангута переназвали или наоборот, размерами как четверть моего Васильевского, если не меньше даже. Поэтому понятия "далеко" и "близко" — это больше или меньше двух сотен метров. Вечером меня отловил капитан Филиппов и после короткого опроса потащил к Борисовичу, которому меня фактически передал под руководство и опеку. И в ночь я вышла в эфир самостоятельно и впервые. Сосед тихо обалдевал, что такое ему даже в кошмарном сне привидеться не могло. И если бы не его помощь, я связь всю наглухо завалила. Но матёрый радист из сетей генерального штаба – это сила. Когда радист с "Октябрины" (это линкор и флагман флота) попытался на третий или четвёртый день меня скоростью задавить, я ещё его подначила в квитанции, что передача шла слишком медленная. По тому, как он нервно отвечал, я прямо чувствовала, как у него на ключе руки дрожали. А вот не фиг было с ходу лупить на максимальной скорости, вообще, в связи это так же неприлично, как не помыть руки перед едой. Сначала устанавливается связь обмен уведомлениями и подтверждениями корреспондентов и уже при передаче самого тела радиосеанса по согласованию можно использовать оговорённую скорость. А он с самого начала начал частить… Но эфир – это большая деревня, уже назавтра как я поняла почти все всё знали и больше подобный грубостей в мой адрес никто себе не позволял. А может, он подумал, что на связь опять Надежда вышла, так тем более, какой смысл неопытному радисту такие скорости задавать, это как беззащитного котёнка пинать силу показывая…
Я же помню, как сдавала экзамен с якобы имитацией практического радиообмена. Там нам даже шумели вокруг, чтобы создать близкие к практике условия. Но это даже в сотой части не стояло с реальной работой в эфире. И как оказалось, дело совсем не в скорости передачи или приёма. Эфир, это не тишина могильного склепа и даже не постоянный фон, который мешает. Нет, он словно живой и дышит. То вдруг затих и почти тишина и корреспондента слышно изумительно, а через секунду взорвался мяуканьем, треском и визгом, и фоном обрывки морзянки, которые может из Атлантики или Средиземноморья принесло. А у нас тут ещё и влияние севера чувствуется, а там ведь северные сияния это не только красиво, это огромные по площади зоны электромагнитных возмущений атмосферы, что естественно отражается и на том. что творится в эфире. И в этой какофонии, которая отвлекает и рассеивает внимание нужно выловить свои позывные и вовремя ответить и ещё при обмене квитанциями прикинуть и согласовать дальнейшую тактику радиосеанса, например уходить на запасную частоту или отработать на этой, ведь потом всё равно придётся возвращаться. А ещё произвести подстройку или не производить и так удастся сеанс провести… Стовом, несмотря на неоценимую помощь Соседа, в первые несколько дней я временами вставала из-за своего радиостола мокрая как мышь и выжатая как лимон. Вообще. Без Соседа мне бы никакие навыки полученные на радиокурсах бы не помогли вот так одной войти в практическую работу. То есть я бы сама связь здесь завалила бы на корню. Ну откуда бы мне знать ту прорву нюансов практиков – радистов, о которых мне уже после рассказывал Сосед и даже не извинялся, потому что совершенно не считал это чем-то важным, а настолько очевидным, что не стоит даже об этом говорить. Словом, я первые дни училась и втягивалась в работу, причём без раскачки и снисхождения. И никто не подумал меня подстраховать, даже Надежда, у которой к слову такие же как у меня курсы за душой и она уже успела шишек набить не предложила даже свою помощь и страховку. Это типа как того щенка, которого бросили в воду и плыви, как хочешь или это вариант попробовать меня подставить, чтобы я сама прибежала просить и умолять? Так я этого и не узнала. А единственный, кто это поняли и оценил, оказался Борисович. Как потом выяснилось, он не лез в мои дела потому что на смену Игорю прислали опытного радиста с Кронштадтского узла. Ведь ему просто в голову не могло прийти, что меня засунут сюда вообще на второй день после присяги ни секунды не отработавшей в реальной связи… Одним словом, с гордостью могу сказать, что с помощью Соседа, но я выжила и пережила этот первый самый трудный этап…