Окликнутая лошадь повернулась на звук. Из угла её рта свисала гроздь вьюнка, подрагивающая в такт скрежету зубов.
— Да уж, сторож — лучше не придумать! Санни, чтоб тебя! Прекрати биться лбом о камни!
— О святые камни! — подметил служитель.
— И пригляди за этой ненормальной, — извивающееся тело колдуньи перекочевало из крепких рук наёмника в менее крепкие — служителя, и сразу же ожидаемо освободилось.
— Я с тобой пойду!
— Сказал бы я, куда ты пойдёшь…
— Куда? — тут же заинтересовалась Талла. — Я схожу!
Охотник малодушно попытался присоединиться к битию головы о стену. В поисках путей отступления он осторожно высунулся за дверь. Холодный, мокрый, плесневелый туман сгущался в кольцо. Ни прорехи, ни щёлочки, чтобы мог проскочить человек или хотя бы тощая мелкая колдунья. Да и куда? Там, где туман таял и впитывался в землю болотистыми зеленоватыми каплями, начинался частокол из ёлок. С ближайших их ветвей стекали мутные капли, дальние же гнулись под тяжестью снега. И белые комья то и дело срывались, падали вниз, задетые костлявым рыжеватым хвостом.
Никуда не деться. Никак не сбежать. Лишь сидеть в храме, по нелепой случайности отпугивающем неприятеля, и вторить молитве Санни.
— Ну как там? — Талла попыталась выглянуть из-за плеча охотника, но тот оттеснил её назад.
— Ждём, — кратко прокомментировал он ситуацию, хотя куда ближе к истине было бы «гадимся от страха» или «орём, призывая помощь». Наёмник собирался в одиночку исследовать развалины в поисках того, что хочет их убить или может спасти. Шансы найти что первое, что второе не слишком-то велики, но чуйка не позволяла расслабиться и ждать, пока Боги соизволят откликнуться. И, хоть Верд очень не любил компанию, оставить спутников без присмотра тоже не мог. Поэтому побарабанил пальцами по рукояти клинка и скомандовал: — Пошли. Да не беги ты вперёд, дурная!
Ни один из раскрывающих перед ними пасть залов не пустовал. В них шуршали мыши, сновали пичуги, один раз Верд хотел прижать сапогом наглого зайца, чтобы потом, если осада затянется, сварить из него похлёбку. Но Талла повисла у него на плече, категорично требуя «зайку не трогать». Охотник стиснул зубы, но ругаться не стал. В конце концов, если вся живность из окрестностей деревни, как и они втроём, спряталась внутри храма, она уже не убежит. Не съедят ушастого сегодня, съедят через неделю. И там уже сама колдунья, небось, забыв про былую доброжелательность, вопьётся в зверя зубами.
Одним Богам известно, сколько путникам здесь прятаться. Вон они, ухмыляются с остатков осыпавшихся фресок, подглядывают сквозь слои пыли с барельефов.
Смеются. А чего бы и не смеяться? Правда что, шутка — лучше не придумать!
Их — трое. Всемогущих покровителей рода людского. Бог с Ножом, Бог с Ключом и Богиня с Котлом. Их навечно заключили в этом храме, в рисунках на стенах, в лепнине и узоре камней. И они отомстили: заманили в ловушку троих проходимцев, точно в кривом зеркале отражающих три дара, что принесли благодетели на землю!
Верд с мечом. Не защитник, как завещал старший брат из благословенной Троицы. Не праведный и честный, готовый грудью встать за семью. А наёмник, лжец и убийца.
Санни, служитель трёх Богов, и одновременно насмешка над ними. Не хранитель обители, не радушный хозяин, каким предстал когда-то средний брат, принесший Ключ от первого дома. Нет, Санторий — разочаровавшийся, бросивший кров и предавший друзей… друга трус.
И Талла. Добрая, нежная, заботливая… Казалось бы, единственная, достойная божественного дара. Дара, что создала младшая из Благодетелей, — Котла. Последователи Троих верят, что Богиня одарила им первую семью, дабы голод более никогда не мучал людей. Людей… Но колдунья — не человек. Она — ошибка, существо, которого Боги не создавали. Дар, которым не наделяли смертных. Случайность, свидетельство того, что даже Трое не всемогущи!
Боги ненавидят дурных. Колдовство неугодно, противно им. Так издревле повелось. А потому Талла тоже насмешка. Они втроём — плевок в лица Всемогущих. Так не для того ли высшие силы заперли их в храме, чтобы раз и навсегда вырвать занозу?
— Санни!